House Katsap - We do not jump
Вчера, сравнивая попытки создания флота на Балтике в исполнении Речи Посполитой и в исполнении России, как двух решительно несхожих политических систем своего времени, пытался вспомнить вертевшуюся на языке цитату, прекрасно иллюстрирующую проблему. Но, увы. Вспомнил и нашел ее только уже сегодня. Из дневника Самуила Маскевича, польского кондотьера, участника польско-литовской авантюры Смутного времени:
В беседах с Москвитянами, наши, выхваляя свою вольность, советовали им соединиться с народом Польским и также приобресть свободу. Но Русские отвечали: “Вам дорога ваша воля, нам неволя. У вас не воля, а своеволие: сильный грабит слабого; может отнять у него имение и самую жизнь. Искать же правосудия, по вашим законам, долго: дело затянется на несколько лет. А с иного и ничего не возьмешь. У нас, напротив того, самый знатный боярин не властен обидеть последнего простолюдина: по первой жалобе, царь творит суд и расправу. Если же сам государь поступит неправосудно, его власть: как Бог, он карает и милует. Нам легче перенесть обиду от царя, чем от своего брата: ибо он владыка всего света”.
К сожалению, история не сохранила имени собеседника Маскевича. А меж тем, суждение его чрезвычайно интересно. В отличие от своих польско-литовских оппонентов, хвастливо превозносящих "шляхетскую вольность", он не идеализирует ни одну из обсуждаемых систем, прекрасно отдавая себе отчет в несовершенстве в том числе и привычной ему "московской модели". Но он высказывается за меньшее из зол. За систему, допускающую самоуправство лишь одного человека, но обязывающую всех остальных безоговорочно следовать закону. В то время как предлагаемая ему иностранными визитерами модель общественного устройства при формально широком наборе прав и свобод, на деле подразумевает едва ли не всеобщее своеволие и безнаказанность, паралич судебной системы и практически полное отсутствие какой-либо внятной управляемости страной. А ведь это было сказано в тот момент, когда в Москве стоял польский гарнизон. Когда поляки могли с уверенностью говорить о своем торжестве над "московитами". И тем не менее оппонент Маскевича решительно отвергает модель победителей и настаивает на правильности традиционной для России системы построения отношений между обществом и властью.
В наше время частенько приходится сталкиваться с ахами и охами по поводу якобы передовой для своего времени общественно-политической модели Речи Посполитой. С сетованиями на то, что на древнерусских землях в итоге восторжествовала Москва, а не ВКЛ, с ее отражением "шляхетской демократии" Королевства Польского, или же РП. Сетующих приводят в недоумение факты "отъезда" могущественных магнатов Великого княжества Литовского из, казалось бы, столь свободной и демократической страны в деспотичную Московию. Им обидно за то, что предки оказались столь недалекими людьми, что они не разглядели всей заманчивости предлагавшейся им альтернативы... А ведь что может быть проще - просто прислушаться к голосу реального человека той эпохи, четко и ясно разъясняющего, почему был сделан именно такой, а не иной, выбор? И, быть может, даже понять, что предки в чем-то были и поумнее.
В беседах с Москвитянами, наши, выхваляя свою вольность, советовали им соединиться с народом Польским и также приобресть свободу. Но Русские отвечали: “Вам дорога ваша воля, нам неволя. У вас не воля, а своеволие: сильный грабит слабого; может отнять у него имение и самую жизнь. Искать же правосудия, по вашим законам, долго: дело затянется на несколько лет. А с иного и ничего не возьмешь. У нас, напротив того, самый знатный боярин не властен обидеть последнего простолюдина: по первой жалобе, царь творит суд и расправу. Если же сам государь поступит неправосудно, его власть: как Бог, он карает и милует. Нам легче перенесть обиду от царя, чем от своего брата: ибо он владыка всего света”.
К сожалению, история не сохранила имени собеседника Маскевича. А меж тем, суждение его чрезвычайно интересно. В отличие от своих польско-литовских оппонентов, хвастливо превозносящих "шляхетскую вольность", он не идеализирует ни одну из обсуждаемых систем, прекрасно отдавая себе отчет в несовершенстве в том числе и привычной ему "московской модели". Но он высказывается за меньшее из зол. За систему, допускающую самоуправство лишь одного человека, но обязывающую всех остальных безоговорочно следовать закону. В то время как предлагаемая ему иностранными визитерами модель общественного устройства при формально широком наборе прав и свобод, на деле подразумевает едва ли не всеобщее своеволие и безнаказанность, паралич судебной системы и практически полное отсутствие какой-либо внятной управляемости страной. А ведь это было сказано в тот момент, когда в Москве стоял польский гарнизон. Когда поляки могли с уверенностью говорить о своем торжестве над "московитами". И тем не менее оппонент Маскевича решительно отвергает модель победителей и настаивает на правильности традиционной для России системы построения отношений между обществом и властью.
В наше время частенько приходится сталкиваться с ахами и охами по поводу якобы передовой для своего времени общественно-политической модели Речи Посполитой. С сетованиями на то, что на древнерусских землях в итоге восторжествовала Москва, а не ВКЛ, с ее отражением "шляхетской демократии" Королевства Польского, или же РП. Сетующих приводят в недоумение факты "отъезда" могущественных магнатов Великого княжества Литовского из, казалось бы, столь свободной и демократической страны в деспотичную Московию. Им обидно за то, что предки оказались столь недалекими людьми, что они не разглядели всей заманчивости предлагавшейся им альтернативы... А ведь что может быть проще - просто прислушаться к голосу реального человека той эпохи, четко и ясно разъясняющего, почему был сделан именно такой, а не иной, выбор? И, быть может, даже понять, что предки в чем-то были и поумнее.
И как бы не важно, что в наличии 
