k-pop на службе популяризации бейсбола)

Немного косплея:





И даже «Щелкунчик» (если, конечно, мне мой склероз не изменяет):



Правда, не добросила)))

@темы: k-pop

---

еще один "Влюбленный Шекспир"?

Но на этот раз в формате сериала:



Секс, насилие и... театр)

@темы: трейлеры, хистори-муви

---

ах-ха! навзрыд)))

@темы: полит-хьюмор

---

ну и музыки в тему

@темы: лира

---

к вчерашней выходке либератоты на Тверской

С мордокниги прекрасное:

…в автозаке было весело и совсем нестрашно. Кто-то даже сказал, что как в клубе, только на колесах (взрыв хохота) и решетки на окнах. Пацаны шутили и делали селфи, чатились, звонили друзьям и подругам. Бывалый оппозиционер и матёрый борец Глеб Яшкин авторитетно заявил, что повезут, скорее всего, в какое-то ОВД в ЦАО, оформят протоколы, позвонят родителям (если кто несовершеннолетний), да и отпустят.
-Часов в девять вечера вы дома будете, пацаны. А меня, наверное, подзадержат до утра гебисты. Ну, придем к власти – из этих (махнув пухленькой ладошкой в сторону кабины) каждый ответит! Этих я лично найду и каждого люстрирую!
Малолетние борцы одобрительно зашумели, повысив интенсивность сетевого общения…
-Глеб, а нас не в ЦАО, вроде, везут… По Ярославке едем.
-Ну, от этих сатрапов можно любую мерзость ждать! Значит, в СВАО везут. Задержанных, видимо, много, в ЦАО не справляются. Раскидывают по округам. Ничего. Лишний пункт им в обвинение! Каждого люстрирую из этих! Каждого! Два раза!
-Глеб, а мы за МКАД уже. Куда едем-то?
-Ну, в Мытищи, наверное. Или в Королёв. Видимо, задержанных тысячи. Округа переполнены. В область повезут.
-Пацаны, а у меня сети нет..
-И у меня…
-Сейчас появится. Может, сбой какой? Как тогда у «Мегафона»?
…однако, сети не было у всех. В салоне повисло напряжение. Народ приумолк, лишь Глеб, близоруко щурясь, пытался разглядеть что-то в окно.
-А мы Софрино проезжаем.
-Какое тебе Софрино? Никогда туда не возили.
-Да говорю же – Софрино. У нас дача здесь. Дорогу знаю. А дальше там – Сергиев Посад, Александров.
-Пацаны, это что же – сегодня домой не вернемся? Глеб, а Глеб?
-Да что – Глеб, Глеб. Я сорок лет Глеб! Режим кровав и мерзок, друзья! Они ответят! Я им всё припомню. И вы все мне поможете! Когда мы едины – мы непобедимы.
-Слышь, ты, чудило, заткнись. Если б не ты – я б с друзьями на роликах…
…тут машина притормозила и, повернув, съехала с дороги. Дальше, судя по тряске, ехали по грунтовке. В окошках виднелся лес… В салоне автозака как-то всё смолкло и даже Глеб сидел молча, отирая платочком лоб.
Машина остановилась.
-Эй вы, шакалье, живы там?-раздалось снаружи.
-Это они нам?-прошептал кто-то..
-Живы там? Не сдохли пока? Чё умолкли, с*ки?
-Петров! Прекратить.
-Есть прекратить, товарищ сержант госбезопасности!
-Выводи.
-Есть выводить! Граждане заключённые, слушай сюда. Выходим из автозака, строимся, руки за спину.
Дверь, лязгнув, распахнулась…
-Пацаны, а кто эти? Форма какая-то чудная… Лес кругом…
-Граждане заключённые, по одному – на выход! Первый пошёл! Руки за спину….
…
-Пятнадцать человек, товарищ сержант госбезопасности. Как в аптеке!
-Что происходит? Кто вы такие? Куда вы нас привезли?– обращаясь к стоящим напротив группе людей в гимнастерках с петлицами и в синих галифе тонко возопил Глеб, которого била нервная дрожь.
-Молчи, тварь. – не разжимая губ с папироской равнодушно выдохнул по виду старший. – Целее будешь, гнида. Петров, этих – туда. Куда и тех.
-Есть, товарищ сержант госбезопасности! Граждане заключённые, в колонну по два и шагом марш. Шаг вправо-шаг влево – попытка к бегству, прыжок на месте – провокация. Конвой стреляет без предупреждения. Шагом марш!
Колонна сбитых с толку пассажиров автозака, заложив руки за спину, на подкашивающихся ногах двинулась с поляны по тропинке вглубь леса. В голове шёл, покуривая папироску, судя по всему, сержант, за ним двое бойцов с трёхлинейками, по бокам колонны шло еще четверо таких же бойцов, замыкал колонну, пыля и загребая ногами, Глеб. За ним шел Петров с наганом в руке.
-Товарищ, товарищ…
-Тамбовский волк тебе товарищ, сволочь!
-Я ничего не понимаю! Что происходит? Вы можете объяснить?
-Заткнись, падла. Сейчас придем и всё тебе объяснят. Товарищ комиссар лично объяснит. Он любит такое.
-Какой комиссар? Какой…
-Заткнись, я сказал! – мощным пинком хромового сапога в зад оппозиционера Петров прервал содержательный диалог.
…пацаны шли молча, потерянно озираясь…
…
-Стой! Пришли…
-Товарищ Генеральный комиссар государственной безопасности! Спецконтингент в количестве пятнадцати человек доставлен!
-Вижу, сержант.
На лесной поляне зияла свежераскопанная яма. В отваленном грунте торчало десятка два лопат, стояли в козлах винтовки, у костерка пили чай, разливая его из закопчёного чайника, бойцы в гимнастерках без погон и с малиновыми петлицами. Чуть дальше стояла черная «эмка», шофёр, расстегнув ворот и засучив рукава, протирал стекла и фары.
Невысокий, плотно сбитый человек в перетянутой ремнями гимнастерке и блестящих хромовых сапогах внимательно смотрел на пришедших. Посмотрев на каждого, вздохнул, снял фуражку, протер платочком бритую голову, надел фуражку, снова вздохнул и обратился уже к ошалело озирающимся пассажирам автозака:
-Граждане заключённые! Не буду читать вам лекций о сложном положении в стране и в мире – оно и так вам известно. Суровые времена требуют суровых действий. Каждая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться. В общем, к яме становись!
-Как это – к яме? – внезапно заорал Глеб. – Товарищ комиссар! Я же свой! Это всё не я…
Глеб рухнул на колени, рванув на груди футболку с логотипом «Нет тирану!». Молодняк, сбившись в кучу, молча трясся от страха.
-Товарищ комиссар! Не надо! Пожалейте! Я не враг!
-Чем докажешь, падла, что ты не враг народа?
-Товарищ комиссар, да он обоссался от страха! На пузе елозит… В ссанье своём… Говно, а не человек. Малолетки вон стоят, трясутся, но не ссутся. А этот… Гнида, одно слово.
-Товарищ генерал!
-Тут генералов нет, мразь! Генералы у царя да у фашистов, у твоих хозяев, вражина.
-Простите… Товарищ комиссар, пощадите! Я не враг! Я свой, я хороший! Я наш советский человек! Я докажу!
-Чем докажешь, гад, что тебе верить можно?
-Товарищ комиссар! Да я сам… Этих… В расход… Собственноручно.. Каждого! Только пощадите!
-Хм… Сам, говоришь, каждого? В расход? Сержант, как считаешь?
-Товарищ комиссар, да гнида он. Не верю я ему.
-Зря ты так, сержант. ЛюдЯм надо верить. Верить надо людЯм. Вот Петров наган ему пусть дает свой. Петров!

Глеб, шатаясь, поднялся на неверных ногах, окутанных мокрыми и грязными штанами… К нему, скаля зубы, вразвалочку шёл Петров, на ходу расстёгивая кабуру и доставая наган…
-Свезло тебе, падлюка! Счас этих кончишь – и свободен! Везучий ты, гад… Аж завидно!
Глеб судорожно отряхиваясь, обернулся к своим недавним соседям по автозаку:
-Ну что, гады, столпились?! К яме! Кончать вас счас буду, сволочей! Как же я вас ненавижу, мразей! Давай ствол, Петров!
Как-то иновременно и внезапно заиграла какая-то знакомая мелодия. Комиссар госбезопасности из нагрудного кармана вынул смартфон и приложил к уху… Глеб остолбенел…
-Ну, что смотришь, гад? – заржал Петров, убирая наган в кабуру. – Расслабься. Фестиваль у нас. «Времена и эпохи». С погружением. Счас обратно повезут. Свезло тебе, гнида!

Прямо таки иллюстрация к:

@темы: полит-хьюмор

---

давно не было k-pop'а, нехорошо, исправляюсь)

Бодренько так, и ножки славные ^^



И маленькая армия каваек:





Ну и немного зубров эстрады:



Какое-то очень непривычное звучание, однако.

@темы: k-pop

---

как сложно играть в гвинт

Часик ненапряжной игры вечерком на заполнение первых двух полосок — на 6 и 12 выигранных раундов, соответственно. Ну, из-за одной проигранной катки получилось +1 уже на третью полоску, на 24 победных раунда. Но добивать еще и ее уже просто лень. В награду получено 100 и 75 руды и сколько-то там этой их новой фишки, метеоритной пыли, необходимой для преобразования обычных карт в анимированные. С учетом остатков руды и пыли с прошлых раз этого хватило на покупку двух бочек (+10 карт, из которых одна оказалась действительно новой в моей коллекции, здравствуй Ютта ан Димун ^^) и преобразование одной лишней бронзовой в такую же, но с анимацией. То бишь +2 карты в коллекцию. Итого — 225 из 600 с чем-то, имеющихся в игре. 633-х, вроде бы. Без копейки доната! Это при том, что с начала ОБТ не прошло еще и трех недель. Ну так, собственно, я и играю в гвинт как в коллекционную карточную игру, а не ради нагибаторства в рейтинге. Я карты коллекционирую.

Да, сегодня все игры были чисто в ладдере, не в рейтинге. Но в рейтинг и идти нужно совсем с другим настроем, отнюдь не для того, чтобы быстренько снять первые две награды за день. Хотя и в ладдере тебя балансит отнюдь не против новичков: последний мой противник пусть и оказался вообще без рейтингового ранга, т.е. как бы менее крут, чем я со своим 9-м, но при этом он таки был 30-го общеигрового лвл-а, а я сам хоть и 29-го, но мне до апа уровня еще ползти и ползти. То бишь человек, не смотря на то, что не играет в рейтинг, в общей-то сложности отыгрыл каток поболее моего и игру знает как облупленную. И что, играя против Хенсельта, ни в коем случае нельзя позволять ему приходить к третьему раунду с преимуществом в одну карту, тоже знает. Но все-таки слил, хоть и играл самой козырной нильфгаардской декой на Яне Кальвейте. Ну не зашли человеку карты, не зашли.

@темы: играбельное

---

морской бой, вид изнутри

Отрывок из провалившегося в прокате «Бен-Гура» Бекмамбетова. Сам по себе фильм ужасающе скучен, так что все логично. Но вот такие вот моменты, как морская битва, показанная глазами прикованного к веслу гребца, действительно удались неплохо:

@темы: хистори-муви, вар-хистори

---

а потом Лёха вырос и стал собирать по рублю на борьбу с коррупцией))

@темы: смяфное

---

пятиминутка правильной пропаганды

@темы: история, ютуб, интересное

---

Хартстоун vs. Гвинт

Просто сравнение двух карт:



Вот сразу видно, что Гвинт создан на основе литературной вселенной и рассчитан на людей, не только умеющих, но и любящих читать)))

@темы: играбельное, смяфное

---

...

У России безвизовый режим с 70-ю странами, включая, к примеру, Южную Корею. Можно сесть и полететь в Бразилию или в Чили. Экзотика. Или в Израиль.

Еще пара десятков стран выдает визы прямо в аэропортах. Есть и другое: визу в Австралию можно оформить по интернету, без личного присутствия в консульстве.

Страна не стояла на ушах. Никто не бил в колокола. Как-то там дипломаты договаривались. Есть и есть. Хорошо. Мы не разводились с Белоруссией и не хлопали дверью перед казахами, чтобы иметь возможность просто так ездить в Сербию. Всё это - обычный сервис. Некоторое лишнее удобство. Но, собственно, если вы захотите, вам за определенную сумму и для других стран тоже всё сделают. Отдельным гражданам загранпаспорта за три дня оформляют по письму в АП (ха-ха).

Но Россия - ладно. Три быших республики СССР - вообще члены ЕС. И НАТО, и НАТО. Когда они получали членство, я не видела на соседних фонарях повесившихся от зависти.

У Грузии с Молдовой тоже бизвизовый въезд в ЕС. И в этих маленьких республиках никто на ушах почему-то не стоял. На повседневной жизни это не сказалось никак.

И только на Украине из этого устроили грандиозное шоу. Тосты, пьянки, разрезания ленточек. Бутафорская дверь с изображением украинского паспорта, которую символически открыл лично Порошенко.

За всем этим вижу гигантский комплекс национальной неполноценности. А комплекс родился из исторической пустоты: отказавшись от всего, что у них было, потому что это "всё" связано с Россией, украинцы вынуждены рожать химер.

@темы: украиноведение

---

...

@темы: лира

---

это прекрасно))

02.06.2017 в 19:39

Пишет  Тихие радости зла:

«Вы когда-нибудь видели член?», или Как я была литературным негром

Автор: Юка Лещенко



Вчера я отправила текст в редакцию, выдохнула и открыла Facebook. И тут же увидела «вопросительные скулы» Ирады Вовненко — вся лента была в них. Не знаю, каким директором Исаакия она будет, но книжку я скачаю из интереса. Потому что сама когда-то писала эротические романы, и нет, мне за них не стыдно

Декабрь, вечный вечер за окном, съемная квартира, 2000 год.

Мы счастливцы: у нас есть матрас, самодельные книжные полки, магнитофон, семь видеокассет с Томом и Джерри, компьютер, пуховое одеяло и пейджер.

Обычно я сижу на полу, курю и жду Костика — он вешает кондиционеры по двенадцать часов в день. А я пишу стихи. У нас одни парадные джинсы на двоих, мы донашиваем старые гриндерсы, самый праздничный ужин — жаренная с луком тушенка и советское шампанское. По ночам мы играем в нарды и мечтаем о Париже. Мы ходим в гости, пьем портвейн и поем Гребенщикова. Нам кажется, что почти или чуть за тридцать — это детский возраст. Еще никто не болеет и не исчезает навсегда. Еще ничего не страшно и все смешно. И жизнь, настоящая, она не в скучном и голодном сегодня, а когда-то завтра, потом, совсем скоро.

Поколение дворников

С деньгами совсем плохо. Мы лежим на матрасе и считаем, сколько останется на еду, если заплатить за квартиру.

— Давай я тоже пойду работать, — говорю я самоотверженно.

— Кем? — спрашивает Костик.

— Не знаю. Официанткой, уборщицей, дворником, что там люди еще делают. — Костик вздыхает. — Ну а что, дворник — это так романтично. Представляешь: утро, листопад, пахнет дымом, голуби, я выхожу с метлой… Ты что, заснул?

— Нет, я слушаю: метла, голуби. А что ты хотела делать с голубями?

Наши друзья — очень творческие люди. Все пишут стихи. Некоторые даже в рифму. Все бедные, все непризнанные. По субботам мы сбрасываемся на пиво, сидим до утра, несем свои вахты в прокуренных кухнях, Каракс, Бродский, Кортасар, русский рок, время колокольчиков. Костик спит в кресле, свернувшись креветочкой: после кондиционеров он ходит сшибать сосульки с крыш, он такой худой, что парадные джинсы теперь только мои.

— И опять посылали гонцов в гастроном, — поет друг Леша и подмигивает.

— Денег нет, — говорю я.

— Слушай, — говорит Леша, — а ты же по прозе можешь?

— Могу, — говорю я.

— А по сексу? — спрашивает Леша.

— Запросто.

В середине девяностых я писала письма в «СПИД-инфо», за них хорошо платили. В конце девяностых я писала криминальные и трагические репортажи в газету «Опасная ставка».

Владелец газеты жил в коммуналке на Патриарших. Я приносила дискету, он залезал под диван — попа в трениках, шлепанцы, желтые пятки — рылся в чемодане, что-то там отсчитывал, выбирался обратно, пыльный и румяный, отдавал деньги, спрашивал, не хочу ли я водки и колбасы, вот и холодильник тут же, хвастался пистолетом, просил больше подробностей в текстах: поживее надо писать, барышня, люди хотят знать всю правду о тяжелой, но интересной жизни временных подруг дальнобойщиков.

Главное — не дрейфь

В понедельник я еду устраиваться на работу.

— Главное — не дрейфь, — инструктирует Леша. — Вид у тебя интеллигентный, прокатит. И не скукоживайся. Будут спрашивать про язык, отвечай, что владеешь.

— Вообще-то я только на школьном уровне.

— Не важно. И про Литинститут скажи.

— Так я же не поступила.

— Тебе деньги нужны? — спрашивает Леша.

— Очень, — говорю я.

В доме на Большой Дмитровке много офисов. Внизу сидит сонный охранник с газетой, пахнет котлетами, сырой известкой и котиками. Я поднимаюсь на третий этаж, нахожу дверь с табличкой издательства. За дверью стол с ворохом бумаг, за столом, вся в рюшечках и кудрях, женщина смотрится в зеркальце, красит губы.

— Девушка, — строго говорит она, — оптика за углом налево, турбюро за лифтом, косметический салон этажом выше.

— Я на работу устраиваться.

— Так вы переводчик? — спрашивает она и кричит куда-то за шкаф: — Тут переводчик пришел, запускать?

— Запускайте, — отвечают басом из-за шкафа.

За шкафом стоит диван, на диване сидит лысый и грустный мужчина в спортивном костюме.

— Хау ду ю ду? — вяло спрашивает он.

— Окей, — отвечаю я, стесняясь.

— Ну и отлично, — говорит мужчина. — Значит так: сначала тестовое задание, авторский лист, даю неделю, приносите, я смотрю, если все нормально, подписываем договор на книгу, даю два месяца и триста долларов.

— И все? — спрашиваю я, несколько ошарашенная.

— Ладно, триста пятьдесят, — говорит мужчина. — Работаем быстро, пишем красиво. У вас кто любимый писатель?

— Набоков.

— Вот этого не надо, — говорит мужчина с отвращением. — Хотя у «Лолиты» есть интересные места. В общем, жду через неделю. — Он свешивается с дивана и кричит: — Людочка, выдайте переводчику материал.

У Людочки на подоконнике стопками лежат книги.

— Так, — говорит Людочка, — детективы разобрали, ужасы тоже в работе, эротику возьмете? Берите, берите, а то у нас с ней пока не очень. Люди, понимаете, в возрасте, кандидаты наук, им неловко такое писать.

Элен и собака

В метро я таращусь в книгу — дешевая бумага, мягкая обложка, мелкий шрифт. И что самое ужасное — все на английском. Отдельные слова я даже понимаю. Возле дома я захожу в книжный и покупаю словарь. Три дня я перевожу слово за словом. У меня ничего не получается, я курю, рыдаю, курю и думаю, что лучше бы я пошла в дворники. Я могла бы попросить Костика перевести, у него хороший английский, но я хочу сделать ему сюрприз. Я представляю, как весной получу свои деньги и как мы на них заживем.

На четвертый день у меня готов черновой перевод, дальше проще. Я пишу про хрупкую красавицу Элен, брошенную прямо посреди ночи и метели жестоким любовником Антуаном и найденную там же, в метели и ночи, мускулистым зеленоглазым пастухом. Пастухом, думаю я, нормально, что там делает пастух? Кого он там пасет зимой? У пастуха есть верная лохматая собака и шале в лесу (бред, бред, но времени мало, сойдет), в этом шале, на холщовых простынях, пастух выхаживает бедняжку Элен, у которой грипп, жар и куда-то постоянно сползают бретельки, чулки, кружева, а пастух поправляет их мужественной, но нежной рукой. Собака и камин согревают стройные ноги Элен. Все пьют брют и едят куропаток. Объятия, вздохи, опять бретельки.

Когда я прихожу в издательство, Людочка сияет.

— Сергей Валерьевич, — говорит она, — тут переводчик вернулся.

Сергей Валерьевич все так же сидит на диване и грустит.

— Перевели? — спрашивает он. — Давайте я почитаю. А вы тут походите пока.

Я иду пока к Людочке, мы пьем растворимый кофе и едим пирожки с капустой. Людочка меня успокаивает.

— Не волнуйся так, — говорит она шепотом, — тут нормально работать, не обманывают, платят вовремя. Сергей Валерьевич строгий, конечно, но добрый. У него свой бизнес, настоящий, а это так, для души, понимаешь? Он очень книги любит.

Сергей Валерьевич за шкафом шуршит страницами.

— Хорошо пишете, — говорит он, — трогательно. И собачка такая живая получилась. — Людочка беззвучно хлопает в ладоши. — Ну что, будем договор составлять?

— Будем, — говорю я. — Только дайте аванс, пожалуйста.

Людочка всплескивает руками и качает головой. Сергей Валерьевич обижается.

— Ну что такое, — говорит он. — Так дела не делаются. Есть текст — есть деньги. Я вам сейчас дам аванс, а вы больше не придете.

— Приду! — Через неделю Новый год. Я хочу купить елку и подарок Костику. И, хотя у меня запотевают очки и закладывает уши от неловкости, я говорю: — Мне правда очень нужно.

— Серенький, — шепчет Людочка, — ну дай ты ей денег.

Сергей Валерьевич вздыхает, достает толстенький кошелек, отсчитывает пять двадцаток.

— Составьте договор, — говорит он скорбно. — И выдайте переводчику материал.

Рабочий поршень остановился

Январи всегда бесконечные. Только не этот. Вчера звонила Людочка, спрашивала, как продвигается роман. Я сказала, что все отлично. Выданную Людочкой книгу я еще не открывала. Через месяц я должна сдать текст на двести страниц. Я ложусь спать, я надеюсь, что все решится само собой.

— У тебя все хорошо? — спрашивает Костик каждый вечер.

У меня все ужасно. Я всерьез думаю о том, что можно, например, нечаянно сломать руку. А лучше обе. На улице скользко, я неуклюжая кулема, приду в издательство в гипсе, ну что они мне сделают.

— У тебя все хорошо? — спрашивает Костик.

И я говорю, что нет, не хорошо. Показываю договор, книгу, словарь, рыдаю, заворачиваюсь в одеяло, подвываю из одеяла про аванс и Сергея Валерьевича.

— Да просто отдадим ему эти сто долларов, — говорит Костик.

Тогда я подвываю про то, что нет, что я хочу эту работу, я умею, я смогу, что мне бы только перевести, а там я сама.

— Ладно, — говорит Костик, — что-нибудь придумаем.

И Костик придумывает.

Я перепечатываю весь роман на английском, мы прогоняем его через переводчик PROMT. Это кажется гениальным решением. Пока мы не видим перевод: «его рабочий поршень остановился», «она княпала через передачу», «груды волочились по волосяной плоскости», «единицы конечностей двигаются вдоль», «деревянное стояло упорно», «животное знает животное», «кнак, кнак, кнак, вопросило лицо». Это невыносимо. Костик хохочет. Я разбиваю три тарелки. Людочка звонит и передает привет от Сергея Валерьевича.

— Слушай, — говорит Костик. — А ты уверена, что кто-нибудь из них читал оригинал?

Аннотацию мы перевели за десять минут.

Свой первый любовный роман я написала за три недели.

Тот, кто не сдавал вовремя текст, ничего не знает об эйфории.

Член или естество

— Завтра в десять встреча с редактором, — строго говорит Людочка.

— Что-то не так? — спрашиваю я.

— Не опаздывай, — говорит Людочка и кладет трубку.

Наверное, меня разоблачили, думаю я по дороге в издательство, сейчас будет стыдобище, позор, вопли, надо было выпить коньяка, можно упасть в обморок в крайнем случае. Людочка встречает меня в коридоре, гладит по плечу, поправляет воротник рубашки, стучит в соседнюю дверь, говорит:

— Ирина Викторовна, можно к вам? — и мне шепотом в ухо: — Только не спорь с ней. Вообще, лучше молчи и со всем соглашайся.

В крошечной комнате очень яркий свет от настольной лампы, за столом сидит крошечная пожилая женщина в сером костюме, седые волосы стянуты на затылке в пучок, очки, прямая спина, брови в ниточку, пахнет школой, мелом и невыученным параграфом по истории.

— Здравствуйте, Ирина Викторовна, — бодрым пионерским голосом говорю я.

— Садитесь.

Я сажусь напротив, складываю руки на коленях, замираю. В комнате очень тихо. Я стараюсь не дышать. Ирина Викторовна отлично держит паузу. Мне нестерпимо хочется отпроситься в туалет и одновременно пообещать, что я больше так не буду, не важно что, просто не буду так больше никогда.

— Деточка, — говорит Ирина Викторовна, — давайте начнем с простого вопроса. Вы когда-нибудь видели член?

— Что? — спрашиваю я.

— Вы член когда-нибудь видели? — доброжелательно повторяет Ирина Викторовна. — Мужской половой орган.

Мне кажется, я проваливаюсь в вату. Или тону. Или вообще сплю.

— Да, — говорю я неуверенно. — Немножко видела.

— Очень хорошо. И то, что вы видели, было похоже на маленького льва, нефритовый стержень и… — она листает распечатку, — восставший стебель лотоса?

— Что? — спрашиваю я.

— Деточка, эти влажные холмики, перламутровые росы, тайные ложбинки, слезы нежного бутона, сокровенные лепестки, это что такое?

— Ну как же, — говорю я, — это, ну, эвфемизмы же!

— Молодец, — говорит Ирина Викторовна. — А теперь подумайте о тех, кто это читает. Им не нужны стебли и лепестки, им нужно что-то живое, понятное, простое. Грудь — это грудь. Сосок — это сосок. Член — это…

— Член, — с готовностью продолжаю я. Синдром отличницы.

— Нет, — говорит Ирина Викторовна, — это слишком прямолинейно.

— А как тогда? — спрашиваю я.

— Например, естество, — говорит Ирина Викторовна, постукивая карандашом по столу. — Или вот еще хорошее слово — «плоть». Вы все запомнили?

Я киваю.

— В остальном особых замечаний у меня нет. Можете работать дальше. До свидания.

— Ну как? — спрашивает Людочка и наливает мне кофе.

— Нормально, — говорю я.

— Умница, — радуется Людочка. — А то ее, знаешь, даже Сергей Валерьевич боится.

— Составьте новый договор на четыреста долларов и выдайте переводчику материал, — говорит Сергей Валерьевич из-за шкафа. — Жду через два месяца.

Меня тошнит

За полтора года я написала шесть любовных романов. Там были ковбои, принцессы, казановы, амазонки, богатые подлецы из Сан-Франциско, ранимые француженки, брошенные и найденные дети, ураганы, шелковые простыни, пепел роз, божоле, рассветы над морем, грустный Пьеро, стройные неудачники, десяток свадеб, золотовласые незнакомки, жестоковыйные банкиры, яхты, камины, серебряные серпики юного месяца, тайные поцелуи, предательства, хеппи-энд.

Людочка кормила меня пирожками, Сергей Валерьевич грустил на диване и просил вставить в текст собачку. Или хотя бы лошадь. Ирина Викторовна давала ценные указания: по одной любовной сцене на главу, каждая сцена на две страницы, постарайтесь не повторяться.

Я выработала алгоритм чередования поцелуев, прикосновений, ссор, вздохов, бретелек, бокалов вина, слез сожалений, родинок на ключицах, золотистых волосков на руках, ямочек, веснушек, сорванных кружевных сорочек, лодыжек, мускулистых животов, хрупких лопаток, грудей, смятых простыней, плоти поникшей, плоти восставшей и всякого другого естества.

Я перестала смотреться в зеркало, читать книги и ходить в гости. Все вокруг, и я сама, казались мне недоработанными персонажами, а жизнь на вкус — как заплесневелая горбушка.

Жарко, душно, июнь, тополиный пух летает по комнате, одни соседи что-то исступленно сверлят, другие тушат капусту, а у меня нежная Натали как раз проводит прохладной ладонью по спине Дональда и вот-вот опустится на пушистый ковер перед камином, опрокинув бокал ледяного вина. Родинки и кружева. Меня тошнит. Я сохраняю Натали и бегу в ванную. Возвращаюсь. Дональд падает на колени и целует загорелые бедра, ощущая на губах привкус соли. Меня снова тошнит. Сохраняю Дональда. Приношу из ванной тазик, ставлю возле компьютера, пью холодную воду, у Натали с Дональдом ничего не получается. Всех тошнит третий день подряд.

— Сходи на УЗИ, — говорит мама в телефон.

— Поздравляю, вы беременны, — говорит доктор.

— Сергей Валерьевич очень ждет текст, — говорит Людочка.

— Я больше не могу, — говорю я.

Мы с тазиком сидим за компьютером, Дональд оказался мерзавцем (наконец-то), Натали убегает в холодную ночь (ну хоть где-то прохладно), подворачивает ногу (так ей и надо), падает, засыпает в слезах (а могла бы в одеяле), утром ее, продрогшую, находит бывший возлюбленный, например Джон (шел по следу с верной лохматой собакой), все сползает, розовый сосок выглядывает из кружев (привет, сосок), пальцы Джона спускаются ниже и зарываются (тазик!).

— Все, — говорит Костик. — Ложись спать.

— Ты что, — отвечаю я. — Это же кульминация. На две страницы. А у меня там уже груди пять раз напряжены, пупок весь обцелован и мурашки везде побегали. Можно еще про попу, но как ее назвать? Холмы? Холмы тоже были. У тебя в эротическом смысле попа с чем ассоциируется?
Костик молчит.

— Еще можно пальцы облизать, — говорю я тазику. — Похлопать, погладить, смять, укусить.

— За попу, — говорит Костик. — Хватит, ложись, давай я допишу. Что там?

— Как обычно: она ощутила его пальцы на своем затылке, закрыла глаза и отдалась жаркой волне страсти. Только без эвфемизмов.

— Ну это понятно, — говорит Костик.

Утром я включаю компьютер, открываю файл, пролистываю, читаю и кричу, перекрывая соседскую дрель:

— Ты что, что ты сделал, что это такое?

— Любовная сцена без эвфемизмов, — говорит Костик.

Я до сих пор жалею, что стерла эти две страницы: нормативными там были только союзы, предлоги и знаки препинания.

Последний роман я сдала в начале августа. Людочка ахала и спрашивала, можно ли потрогать мой живот. Сергей Валерьевич грустил, отдавая конверт с деньгами, такие тиражи, говорил он, 55 тысяч экземпляров, зачем вам уходить, хотите пятьсот за книгу? Ирина Викторовна, когда я зашла попрощаться, сказала, что работа со словами не прошла для меня даром, и пожелала творческих успехов.

Недавно мы разбирали кладовку.

— Чума, — сказал мой четырнадцатилетний сын Данечка, очень скептичный подросток, вытаскивая из коробки пожелтевшую растрепанную книжку. — Вы только послушайте: «Она вздрогнула и выронила из рук бутылку шампанского. Ее сознание помутилось, отключив чувства. Одна мысль билась в висках: бежать, бежать!» Мысль билась в висках! Какая невероятная фигня. Надеюсь, выбрасываем?

И мы, конечно, выбросили.

Только потом я достала ее из мусорного пакета и снова спрятала в коробку.
Пусть Натали, Джон и лохматая собака еще посидят у камина с ледяным брютом в бокалах, пусть даже в шале, и ладно, пусть эта чертова бретелька сползает с хрупкого плеча бесконечно.

@темы: смяфное, интересное

---

упс... совпадение? хм...

06.06.2017 в 16:29

Пишет  Потамчик:

Вот это, конечно, исчерпывающая иллюстрация либеральных начинаний в целом:

В Англии на 42.6% упало кол-во подростковых беременностей с тех пор, как урезали бюджет на секс-образовательные классы и дармовую контрацепцию. Просто вот самые низкие показатели беременности среди подростков с 1969г, причем ниже всего показатели там, где бюджет урезали больше всего ©

@темы: их нравы

---

офигенно же

06.06.2017 в 18:38

Пишет  lexiff:

угадай мелодию (припева) с трех нот

Что-то вдруг даже захотелось помечтать о рок-опере по мотивам «Слова о Полку...». Не одной же оперой Бородина, в самом-то деле)

@темы: лира

---

хм... так можно и не дождаться Йеллоустоуна

02.06.2017 в 12:37

Пишет  fire-dragon:

Кто за что, а я за хохлов, точнее когда у них заберут опасные игрушки
Вот уже неделю в США развивается трагедия, по своим масштабам и драматизму превосходящая японскую Фукусиму. Министерство энергетики США заявляет об отсутствии причин для беспокойства, вместе с тем еще во вторник был поднят по тревоге Центр экстренных операций, а более тысячи работников по сей день находятся под землей в противорадиационном убежище, которое к тому же обесточено. Кроме того, наблюдается расширение провалов грунта над тоннелем.

В общем, этим бы можно было и ограничиться, если бы не богатое историческое прошлое Хэнфордского комплекса, с которого фактически начиналось все нынешнее ядерное могущество США и, судя по происходящему, там же оно и закончится.
Звезда Манхэттенского проекта
Хэнфордский комплекс возник в 1943 году как место, где был построен первый в США промышленный атомный реактор по производству оружейного плутония. Именно из его продукции состояла основная начинка первой атомной бомбы, взорванной на полигоне в Аламогордо и бомбы «Толстяк», сброшенной на японский город Нагасаки в августе 1945 года.
На пике своего величия в Хэнфорде работали девять реакторов, которые в сумме произвели 64 тонны оружейного плутония, что составляет более 80% общего американского запаса этого материала. По сей день три из каждых четырех атомных боезарядов США родом из этого городишки на берегу реки Колумбия в штате Вашингтон.
Начавшись как практическое воплощение теоретических выкладок физиков-ядерщиков, комплекс разросся до 1740 квадратных километров режимной территории, состоящей из трех основных зон и полосы отчуждения, охватывающей их по периметру. В зоне 100, расположенной на берегу реки Колумбия, находятся реакторы, в зоне 200 — завод по химическому обогащению ядерных материалов, в зоне 300 — вспомогательные и обеспечивающие предприятия. С юго-востока к комплексу примыкает обширная агломерация Трай-Ситиз, состоящая из городов Ричленд, Кенневик и Песко, в которой сейчас проживают примерно 200 тыс. человек. В сущности, Хэнфордский комплекс является их градообразующим предприятием. На нем работают 9 тысяч из примерно 70 тысяч их трудоспособного населения.
Когда в 1942 году американское правительство искало место для возведения промышленного объекта опасного производства, среди прочих главным требованием была безлюдность территории.

Например, в радиусе 30 километров не должно было находиться населенных пунктов с населением более 1 тысячи человек, а ближайшая автомобильная или железная дорога должна была проходить не менее чем в 15 километрах.
Словом, искали самую настоящую глушь, но всего за три года (с 1943 по 1946 г.) и с 230 миллионами еще тех, полновесных и обеспеченных золотом долларов, силами 50 тысяч рабочих, здесь построили 554 здания, включая три ядерных реактора, 3 линии переработки плутония, химический обогатительный завод, 4 электороподстанции, 621 км автомобильных и 254 км железных дорог, а также несколько резервуарных полей для хранения радиоактивных отходов по 64 резервуара каждое. Они-то и предопределили дальнейшую судьбу комплекса.
Ржавый ядерный пояс
Сначала все шло хорошо: Манхэттенский проект был детищем Министерства обороны и предназначался для решения единственной задачи — скорейшего создания большой ядерной дубинки.
Роковым для Хэнфорда оказался сентябрь 1946 года. К этому моменту ядерный проект шагнул далеко за рамки чистых исследований и превратился в огромное, сложное и многоукладное промышленное предприятие. Не желая возиться с уже явно большим бизнесом, Пентагон передал объект в подчинение корпорации General Electric, а для надзора за их деятельностью в области стратегических государственных интересов была создана Комиссия по атомной энергии США.
Считалось, что прославленный и опытный частник (а GE в те годы являлась примерно тем же, чем было Министерство среднего машиностроения и Министерство электронной промышленности в СССР, только частное) сумеет быстро и недорого нарастить промышленные мощности комплекса.


После ядерной бомбардировки Японии у США имелось всего менее десятка боезарядов, в то время как разработанный Пентагоном план войны с СССР (известный под кодовым наименованием «Дропшот») требовал применения не менее двух с половиной сотен атомных бомб. Для их изготовления требовалось очень много плутония, и мощностей трех существующих реакторов для производства такого количества не хватало.

General Electric поручили построить еще два реактора, потом еще два. Далее модернизировать существующие и построить еще два. В итоге к 1963-му году в Хенфорде их стало девять. По ходу дела число обогатительных линий выросло до пяти, а общее количество разнообразных зданий и лабораторий достигло 900. И все для того, чтобы собрать 60 тысяч атомных боезарядов (боевых частей баллистических, крылатых и оперативно-тактических ракет, атомных бомб и даже зарядов для возведения в Европе так называемого противотанкового ядерного вала).

Затем начался классический конфликт интересов государства и частного бизнеса. Коммерсанты желали наращивать прибыль и расширять производство, заодно повышая расценки за свои услуги, в то время как государство сообразило, что, во-первых, даже в богатых США столько денег нет, а во-вторых, уже имеющегося арсенала достаточно для многократного уничтожения всего живого на планете и дальнейшее наращивание запасов потеряло здравый смысл.

Несмотря на сопротивление частного владельца, с 1965 года началось свертывание проекта. После 1971-го в строю остался единственный реактор (Реактор N), проработавший до 1987 года как простая общественная электростанция штата Вашингтон. По мере остановки реакторов отключались и линии по обогащению плутония, а также прочие элементы этой сложной системы. Финальной точкой стала передача комплекса Министерству энергетики США в 1977 году. С этого момента и начался обратный отсчет начала трагедии.

Чемодан без ручки

Эффективный частник, сообразивший, что источник жирных государственных заказов пересох, а огромный промышленный комплекс превратился в обузу, с радостью переложил проблему ликвидации комплекса на шею государства, которое плохо понимало, что с ним делать.
По самым скромным расчетам выходило, что рекультивация территории будет съедать не менее двух третей бюджета министерства энергетики на протяжении 25–30 лет. Чиновникам и бюрократам такое понравиться не могло, и они искали разные возможности превратить недостатки в преимущество. И такая возможность нашлась.

После того как атом вышел за чисто военные рамки, в США начала активно развиваться атомная энергетика. Энергоблоки росли как грибы. Но это также создавало серьезную проблему для хранения и переработки ядерных отходов.
Низкоактивные МАГАТЭ рекомендовало просто закапывать. Очень короткоживущие — выдерживать в пристанционных хранилищах для снижения уровня радиоактивности, — не полного, конечно, а хотя бы до уровня среднеактивных отходов (САО), которые возможно хранить в контейнерах на глубине в 10 метров.

Так как добрая треть инфраструктуры Хэнфордского комплекса представляла собой огромную паутину подземных тоннелей, проложенных примерно на глубине 10 метров, их стали использовать как хранилище для отходов. К тому же собственное хранилище уже существовало, и за относительно небольшие деньги его оставалось только расширить.
Так появился «гениальный» план: жидкие САО проходят переработку в стекловидную массу (так называемое стеклование) и заливаются в контейнеры, где должны выдерживаться до лучших времен, по ходу дела остывая (как в переносном — снижение радиоактивности, так и прямом — снижения температур — смысле). Для удобства хранения контейнеры помещались в специализированные железнодорожные вагоны, которые по существующим, в том числе еще с 1940-х годов, тоннелям загонялись в подземные стоянки. На бумаге все выглядело просто, бюджетно и легко реализуемо. Жизнь оказалась сложнее.

Давно ожидавшееся ЧП


Происходящее сейчас в Хэнфорде — закономерный итог полувека вакханалии популизма и элементарной непоследовательности. Сказав «А», нужно было говорить и «Б», но США предпочли остановиться на вагонах и не думать, что со всем этим богатством произойдет потом.

Закрытый производственный комплекс в Хэнфорде очень быстро превратился в крупнейшее хранилище ядерных отходов США. Сегодня по его подземным стоянкам в 177 контейнерах находится 204 тыс. кубометров жидких высокоактивных ядерных отходов. Да, планировались только среднеактивные, но с 80-х годов там стали захоранивать и ВАО.
Проблемы начались в начале нулевых, когда истек гарантийный срок эксплуатации самих контейнеров. Производитель давал гарантию в 20 лет на конструкцию, утвержденную Министерством энергетики США.

Даже в остеклованном виде САО, не говоря уже о ВАО, являются химически агрессивной гадостью. Так что партии, переработанные для хранения, на протяжении конца 70-х — начала 80-х годов к началу нулевых стали проедать стенки контейнеров. К 2011 году проблема приобрела массовый характер.

Министерство энергетики решило ее за счет перехода от одностеночных контейнеров к двустеночным и начало процесс перепаковки содержимого в емкости нового типа. Правда, к этому времени, по оценкам американских экологов, примерно 2% объема хранения оказались в земле. Вследствие чего более 320 кв. км территории комплекса являются строго закрытой зоной для доступа внутри самого комплекса.

Однако хуже всего, что все это хозяйство не ремонтировалось капитально с момента своей постройки, то есть на протяжении более 25 лет, поэтому начинает разрушаться — это и произошло.

Сначала под железнодорожным полотном в одном из тоннелей началось разрушение бетонного основания. Вероятно, под ним размыло грунт и образовались трещины на общей площади более 50 кв. м, а потом стал разрушаться и свод тоннеля. Причем, так серьезно, что эвакуировать персонал комплекса удалось лишь частично.
Из 3 тысяч человек дежурной смены под землей находится тысяча. Они не могут пробраться через образовавшийся завал, и им рекомендовано закрыться в противорадиационных убежищах. Судя по фоторепортажам, на поверхности земли началось масштабное проседание грунта, местами достигающее полутора метров, причем уже над несколькими тоннелями.

В некоторых из них стоят заметно фонящие составы с ожидающими переработки отработанными ТВЭЛами.
А хуже всего то, что происходит все это в непосредственной близости от берегов реки Колумбия, протекающей по территории объекта на протяжении 80 км. Если разрушение подземных тоннелей продолжится и, тем более, затронет отстойные каморы, то велики опасения, что контейнеры не выдержат. На данный момент, как установили дистанционно управляемые роботы, текут четыре контейнера.

А Колумбия — это не просто река, это 14 дамб и ГЭС плюс серьезный объем транспортного и пассажирского судоходства. В расположенных ниже по течению населенных пунктах проживают более 2,3 млн человек, в том числе город Портленд с населением в 619 тысяч.

И самое печальное, что официальные власти США демонстрируют прежде всего стремление просто замести мусор под ковер. Как показала история с Фукусимой, это далеко не самая верная стратегия.

@темы: история США, новости

---

где-то в Питере

Интересно, что там, в этом маленьком, втиснувшемся меж двумя гигантами, домике?) И есть ли у него свой отдельный номер, или он проходит просто как флигель одного из соседей?

@темы: СПб, фото

---

субботнего котика вам в ленту)

Эпическая стори в картинках о долгом пути котика домой. Будь как котик, иди к своей цели, невзирая на препятствия)

@темы: пикчи, котэ

---

когда не знаешь, что делать - пости кореянок!)

Кореянки — вот решение всех проблем! ^^

@темы: k-pop, лира