Пожалуй, все же в продолжение истории о зеркалах и слоне для микадо следует рассказать о сопутствующей все той же первой российской кругосветной экспедиции и попытке установления дипломатических контактов с Японией ссоре Ивана Федоровича Крузенштерна, человека и парохода, и Николая Петровича Резанова, прославленного ленкомовской постановкой рок-оперы "Юнона и Авось".
Суть конфликта была до отвращения банальна - сии достойные мужи не сошлись во мнении, кто в доме хозяин. Какой простор для фантазии слэшеров xD Сиречь кто, собственно, командует экспедицией. Крузенштерн искренне полагал, что как инициатор экспедиции, пробивший лбом все бюрократические препоны для организации оной на благо государства Российского (а Иван Федорович, в действительности, вообще-то, Адам Иоганн, как это часто бывало у них, остзейских немцев, был настоящим патриотом России), и как командир флагмана, то бишь старший офицер, командует парадом именно он. Николай Петрович же, накануне отправления в экспедицию возведенный милостию государя императора в должность придворного камергера и назначенный чрезвычайным послом в Японию, попытка пвзломать самоизоляцию которой мнилась как одна из главных задач экспедиции, считал головой всему себя. Да к тому же, свита посла и камергера, набившаяся вслед за ним на борт отнюдь не резинового шлюпа "Надежда" (всего-то 35 метров в длину), создавала массу неудобств команде корабля. А сам Резанов вселился в капитанскую каюту Ивана Федоровича, в результате чего они вынуждены были на протяжении целого года делить на двоих каморку... площадью примерно 6 квадратных метров.
Понятное дело, что в ссоры и стычки в подобных условиях становились практически неминуемы. И где-то в районе Бразилии они из мелких бытовых полаиваний друг на друга переросли в выяснение, кто в этой запертой на утлой скорлупке посреди океана стае - альфа-самец. Резанов усиленно качал права на правах, пардон за тавтологию, более высокого придворного чина и вообще ажно цельного посла в Японию. Крузенштерн же посылал посла куда подальше вместе с его чином, справедливо указывая на то, что в море именно капитан - царь и бог, а все остальные молчат в тряпочку. Понятное дело, офицеры экспедиции и, надо думать, простые матросы, все как один встали на сторону Ивана Федоровича. Оказавшийся в катастрофическом меньшинстве - свита посла против до зубов вооруженных моряков решительно не тянула - Резанов в итоге горделиво удалился в капитанскую каюту и заперся там. Он практически не выходил из каюты, ну, кроме случаев крайней нужды, вплоть до самого прибытии кораблей в Петропавловск-Камчатский, общаясь с остальными членами экспедиции посредством записок. То бишь благополучно прохлопал ушами весь переход через Тихий океан.
Но как только корабли вновь бросили якоря в территориальных водах Российской империи, начался второй раунд этого эпического срача. Николай Петрович уткнулся в жилетку правителя Камчатской области - генерал-майора Кошелева - с изложением всех тех обид и притеснений, что претерпел он со стороны Крузенштерна и его людей, и потребовал сообщить в Петербург о самом настоящем мятеже экипажа. Самому Ивану Федоровичу он грозил ни много ни мало - эшафотом. "Да не вопрос", - невозмутимо пожал плечами Крузенштерн, протягивая Резанову свою шпагу. - "Арестовывайте на здоровье. Надевайте кандалы и засовывайте в камеру. Только корабли дальше, в Японию, поведете сами". И вот тут до Резанова наконец дошло, что своими действиями он срывает всю экспедицию и данное ему поручение императора об установлении дипломатических и торговых сношений со Страной Восходящего Солнца. Немного поломавшись для приличия, Николай Петрович все же согласился снять все свои претензии к Крузенштерну, предложил помириться и продолжить плавание. Впрочем, в своих записках позже он присочинил, будто бы Крузенштерн и его офицеры, испугавшись неминуемой кары, явились к нему на поклон и испросили прощения за свое поведение, каковое он им милостиво даровал, и судьба экспедиции была спасена. Вот только воспоминания всех прочих очевидцев этого конфликта, увы, не подтверждают сию версию. Напротив, все говорит о том, что извиняться и просить прощение пришлось именно Резанову.
В тоге, все же, экспедиция была возобновлена, и корабли благополучно достигли Японии. Правда, дипломатическая миссия будущего романтического героя всех времен и народов потерпела полный крах. Вины Резанова, по большому счету, здесь особой нет - японцы сами упорно не желали вступать в какие-либо контакты с белыми бванами. И грех упрекать посла в том, что он не смог найти какого-нибудь неожиданного и неординарного подхода, который позволил бы ему завоевать признание нихонцев. Ну не был Николай Петрович самородком, не был. Во всяком случае, в дипломатии.
Из Нагасаки экспедиция вновь вернулась в Петропавловск-Камчатский, и тут оказалось, что слухи о конфликте Резанова и Крузенштерна уже достигли Петербурга. Официально император никак не отреагировал на улаженный полюбовно спор, но неофициально все же расставил точки на "i" - за труды на благо Отечества Ивану Федоровичу Крузенштерну был пожалован орден Святой Анны II степени, Резанову же досталась лишь усыпанная бриллиантами табакерка и... отставка от дальнейшего участия в экспедиции.
Собственно, именно после этого и начинается теперь уже американская эпопея Николая Петровича Резанова, закончившаяся его обручением с пятнадцатилетней дочерью испанского коменданта Сан-Франциско - Консепсьон Аргуэльо (Кончитой). Но уж эту-то историю, думаю, и без того все прекрасно знают.