+++
Третья стрела.
Зной стоял одуряющий. Бездонная опрокинутая чаша неба застыла надо мною в звенящем молчании. Ни облачка, ни дуновения ветра. Казалось, все живое, придавленное испепеляющим гневом ока Хорса, замерло в испуге, боясь шелохнуться. Даже невыносимые обычно кузнечики смолкли в смятении. Тишина томила едва ли не больше жары.
Я сдвинул с глаз брошенную прямо на лицо, ради хоть какой-нибудь тени, стрелецкую свою рукавицу и покосился налево и вниз, к подножию холма. Туда, где в скрытой от любых посторонних глаз балке пасся стреноженный вороной. Хмыкнул, убедившись, что и у него там нету более тени, приподнялся на локтях и протянул руку, нащупывая подле себя спрятанный под налучем и колчаном мех с водою. Взболтнул его, чтоб оценить по звуку, сколько там еще осталось, выдернул затычку и запрокинул гибкое горлышко к губам.
Ах, хорошо! Вот только пить на таком зное – дело пустое и даже опасное. А потому, сполоснув рот все ж таки слегка уже теплой водою, сплюнул на землю. Ничего. Главное, тело и разум свои я обманул. Чувство жажды ненадолго отступит, а вот солнце не сможет выдавить из меня воды больше, чем обычно.
Легкие колебания земли, обозначающие удары конских копыт, застали меня врасплох. Я торопливо сунул мех назад под налучь и, перевернувшись на живот, устремил взгляд на юг, туда, откуда из подвижного, неуловимо перетекающего из одной причудливой формы в другую полуденного марева надвигалось нечто живое.
«Половцы? – напряженно размышлял я, пытаясь по едва заметно отдающей в раскрытые ладони вибрации угадать количество всадников. – Или же наши разведчики возвращаются? Двое... нет... да, двое. Скачут двое. Но неровно. То рысью, то срываясь в галоп. А то и вовсе переходя на шаг. И словно бы не по прямой, а кругами, друг за другом, как бы играясь. – Помотал головою растерянно. – Нет, ничего не понимаю. Ни на что не похоже. Ни на поганых, ни на наших. Так дети резвятся, но не воины в степи скачут».
Едва различимые с такого расстояния темные фигурки вспорхнули на вершину холма в полу версте от меня. Закружились, будто в хороводе, и брызнули в разные стороны. Исчезли в низине и вновь возникли на противоположных склонах чуть ближе ко мне расположенного увала. Устремились навстречу друг другу, замедляя бег коней. Сошлись в одной точке. Разошлись и снова слились в одно целое. Я лишь удивленно заморгал.
Но вот одна из фигурок верхом на кажущемся огненной искоркой скакуне резко рванула с места. Прямо в мою сторону. Второй всадник чуть приотстал, похоже, намеренно и стал забирать немного левее. Скачущий впереди обернулся, взмахнул рукою и что-то громко выкрикнул. Только теперь я понял, кто передо мною.
Влюбленные. Простоволосая, с развевающейся на ветру густой непокорной гривою волос, девушка впереди. Раскинув руки и запрокинув голову к небу, скачет сквозь зеленые волны степного моря. Незнакомая тягучая песня плывет вслед за нею. И мужчина, быть может, и вовсе еще юноша, позади и чуть в стороне, с улыбкой на лице лениво правящий своего жеребца.
«Проклятье! Вот что вы тут забыли? Именно здесь и сейчас!»
Я затравленно оглянулся назад, на виднеющуюся в отдалении широкую голубую ленту Ворсклы. На уже вздымающиеся с ее стороны, пока еще, впрочем, жидкие, столбы пыли, отмечающие выход на южный, половецкий берег первых сотен наших полков. Скривился. То надвигается рать великих князей киевских, чтобы стальным молотом обрушиться на давно потерявшие всякий страх половецкие вежи. И удар этот должен быть внезапен. Никто не должен раньше времени обнаружить наш выход в поле. Никто не должен успеть оповестить поганых, поднять тревогу и вывести их из-под первого, самого страшного нашего натиска. Для того и высланы в степь во все стороны мы, дозорные, степная сторожа, что б не подпустить к берущим разгон русским полкам ни одной живой души. Любой ценою. Любой.
– Твою мать!
На мгновение зажмурился, покачал головою, собираясь с мыслями. Хотя скорее уж пытаясь полностью избавиться от них. Коротко выдохнул и, подобрав с земли давешнюю рукавицу, натянул ее на левую руку. По заведенному еще в юности ритуалу царапнул ногтем до блеска отполированную стальную пластину, нашитую в том месте, куда приходится удар тетивы. Выудил из маленького кармашка на поясе и надел на большой палец правой руки широкое медное кольцо – им как раз тетиву и натягивают. Рванул лук из налуча и три стрелы из колчана. Да, три. Хоть целей и две. Одна – сразу на тетиву. Вторая зажата меж средним и безымянным пальцами правой ладони оголовком вверх, чтоб раз – и, крутанувшись меж пальцев, легла на место первой, еще прежде, чем лук снова будет согнут до конца. И третья, как заведено, в зубах, про запас. Одна стрела всегда должна быть про запас. Не льсти себе, стрелец, сколь меток бы ты ни был. Если не хочешь, что бы гордыня твоя однажды стоила тебе жизни.
Половчанка резко оборвала песню и, внезапно пришпорив коня, со смехом исчезла из виду, нырнув в балку у подножия облюбованного мною холма. Следовавший за нею мужчина замер, натянув поводья, на вершине напротив, саженях в двадцати от меня, не более того. Взгляд его был устремлен правее и вниз, потому, должно быть, он и не сразу заметил припавшую на одно колено фигуру на холме чуть впереди. Лишь выражение его лица успело измениться с мечтательного на недоуменное, когда коротко свистнувшая стрела с хрустом проломила ему грудную клетку, выбросив человека из седла. Лошадь степняка отчаянно всхрапнула и, часто-часто мотая башкой, подалась в сторону, отступая от бездыханного тела.
Девчонка должна была вынырнуть из балки почти точно передо мною, шагах в десяти. Именно там, куда уже и смотрел, хищно поблескивая, игольчатый наконечник второй моей стрелы. Но в последний миг, видимо, обернулась назад, на любимого. И увидев вместо него лишь потерявшего всадника коня, нервно топчущегося на месте, испуганно вскрикнула, резко развернула скакуна, только взметнувшиеся вверх волосы мелькнули над видимым мне склоном холма, и устремилась к нему. Я скрипнул зубами по зажатой во рту третьей стреле и чуть довернул лук вправо. Сердце ударило в груди раз, другой, третий. Пригнувшаяся к гриве своей лошадки половчанка вновь появилась в поле моего зрения, и тетива сухо стукнула по защитной пластине рукавицы.
Стрела вошла точно под правую лопатку. Взмахнув руками, девчонка сломанной куклой полетела наземь, а ее конь, словно и не замечая случившегося, продолжил свой неудержимый бег вперед, увлекая за собою и лошадь первого половца. Мгновение, и вокруг вновь наступила тишина. Лишь степные травы чуть шевелились над двумя телами. Я наконец-то позволил себе моргнуть, вытянул изо рта не пригодившуюся, к счастью, третью стрелу и облегченно выдохнул.
– Вот так вот...
Опустился на колени, зубами стянул с большого пальца кольцо и уже потянулся было к колчану, когда самым краешком глаз отметил новое подозрительное движение на вершине напротив. Я вскинул голову и с удивлением уставился на половчанку со стрелою в спине, неуверенно приподнявшуюся на вытянутых руках и пытавшуюся неуклюже ползти вперед, к лежащему в полудюжине шагов от нее мужчине.
– Да вы шутите! – пробормотал я себе под нос, нервно теребя в пальцах кольцо.
Так и не убранная в колчан стрела легла на тетиву лука, сухо скрипнула кибить. Я сделал глубокий вдох и задержал дыхание. На этот раз не должно быть никаких ошибок!
Девчонка, меж тем, каким-то невероятным усилием преодолела отделявшее ее от погибшего спутника расстояние и, встав над ним на колени, обняла его, прижала к себе, застыв в последнем безмолвном объятии. Я не слышал, говорила ли она ему что-нибудь в этот момент, плакала ли? Мое «я» в тот миг было целиком сосредоточено на кончике последней, третьей стрелы. Вместе с ней оно преодолело разделяющие нас два с малым десятка саженей, пробило тонкую кожаную курточку на спине девушки и с чавканьем вошло в податливую плоть, навсегда соединив вместе два человеческих тела.
Я опустил лук одновременно с тем, как двое влюбленных исчезли в сомкнувшемся над ними степном ковыле. Откинулся назад, вытянувшись на земле во весь рост, запрокинув голову и слепо шаря взглядом по равнодушно взирающему на меня небу. Нет, я вовсе не собирался его ни о чем вопрошать. Смешно было бы полагать, будто горние выси в самом деле способны снизойти до разговора с человеком. Рука нашарила на поясе нож. Я сам знаю, что мне делать. Но не сейчас. Чуть позже, когда наши полки проследуют мимо. Тогда можно будет спуститься вниз, в ложбину и этим вот самым ножом вырыть могилу. Одну. Неглубокую – здешний каменистый грунт не позволит мне этого. Но достаточно широкую, чтобы вместить двоих. Теперь уже навсегда двоих. Я не настолько жесток, чтобы разлучить их и в смерти. Даже я не настолько жесток.