House Katsap - We do not jump
Ой, чтой-то редко у меня в последнее время случаются записи с тегом "история". **в сторону** да и вообще записи Спешу исправиться. Благо и дата более чем подходящая. Хоть и миновала в прошедшие выходные. Но что ж поделаешь, если в выходные я просто физически не успевал все дописать((
Так вот. 3-4 июля. Годовщина одной из наиболее интересных битв русского Средневековья. Побоища на Судбищах.
Дальше многа букаффО чем, собственно, речь. На дворе стоял год 1555 от рождества Христова. Точнее 7063 от сотворения мира, как тогда было принято считать на Руси. Не так давно (1552 г.) русские войска положили конец существованию Казанского ханства. А всего год назад усадили на трон ханства Астраханского марионеточного хана Дервиш-Али, признавшего себя вассалом царя и великого князя Ивана Васильевича. Который Грозный. Один маленький шажок оставался до полного подчинения оного ханства государству Московскому. И вскоре этот шажок будет сделан.
В общем, русский медведь внезапно выполз из своей берлоги и навалял бока соседям. Да так, что звон дошел ажно до Истамбула. И уж тем паче поставил всех на уши в Бахчисарае. Еще бы - бывший ордынский улусник сам подминает под себя осколки Улуг Улуса и даже наложил свою когтистую лапу на коренной юрт Золотой Орды в низовьях Волги! Неслыханная дерзость. Еще и царем величается, ставя себя в один ряд с ханами и султанами из числа Чингизидов.
Еще в 1552 г. крымский хан Девлет-Гирей пытался сорвать поход русских ратей на Казань, но в двухдневной битве под Тулой пообломал зубы о неприступные стены русской крепости и вынужден был убраться восвояси, несолоно хлебавши. После чего русские благополучно схрумкали Казанское ханство. Так что, бедолага-хан имел все основания считать случившееся с Казанью и своим личным поражением тоже.
В 1553-1554 гг. Девлет-Гирей вел дипломатическую переписку с Москвой, пытаясь спровоцировать конфликт - отказывался именовать Ивана Васильевича царем, требовал баснословных "поминков" и даже выплаты дани с городов по ярлыкам времен Золотой Орды, подобную той, что платили Великое княжество Литовское и Польша. В ответ на что был вежливо посылаем в пешее эротическое путешествие далеко и надолго.
Москва, разумеется, не зевала и постоянно держала на Окском рубеже значительные силы. А заодно развернула активное строительство новых пограничных крепостей - Тульской укрепленной линии, прообраза будущих засечных черт. Ну, а когда в 1555 г. по весне очередные нагловатые крымские посланники так и не появились в Белокаменной, стало ясно, что гроза если и не разразится уже вот-вот, то совсем не за горами. Посему и "приговорил царь и великий князь послати на крымские улусы воевод боярина Ивана Васильевича Шереметева с товарищи, а с ним детей боярских, московских городов выбор, кроме казанской стороны. Да с ними же послать северских городов всех и смоленских помещиков выбором, слуг. А срок им учинил с людьми собираться: в Белеве в Николин день весенний, а северским городам велел собираться в Новгородке в Северском с почепским наместником с Игнатием Борисовичем Блудово; а собравшись ему с теми детьми боярскими в Новегородке, идти на поле к воеводам и соединиться сверх Мжи и Коломака" "А всехъ было съ воеводами детей боярскыхъ 4000, а съ людми ихъ и казаковъ и стрелцовъ и кошевыхъ людей тринатцать тысячь"
Во главе всей операции и Большого полка экспедиционного корпуса встал именитый боярин Иван Васильевич Шереметев, имевший в "товарищах" окольничего Льва Андреевича Салтыкова и князя Юрия Васильевича Лыкова. Передовой полк корпуса возглавили воеводы Алексей Данилович Басманов и Бахтияр Григорьевич Зюзин. Сторожевой - Дмитрий Михайлович Плещеев и Степан Григорьевич Сидоров. Целью экспедиции должна была стать разведка боем, глубокий рейд русской конницы "в поле" "под крымские улусы". Дело далеко не новое для русских. Но тем не менее чрезвычайно опасное. Тринадцатитысячный корпус, разумеется, не смог бы остановить в поле вторжение всей крымской или хотя бы даже ногайской орды, но обнаружить оное или сорвать его, нанеся превентивный удар по стадам или авангарду - вполне. Собственно, задача, поставленная перед Шереметевым и его товарищами, именно так и звучала: "прийти в Мамайлуг, промыслить под стадами крымскими". Так же можно было в зародыше подавить несколько мелких набегов сравнительно слабых крымских или ногайских орд, если и не разгромив их, то попросту заставив отказаться от своих намерений демонстрацией силы.
Но дела пошли по наихудшему из возможных вариантов.
2 июня русская армия выдвинулась из Белева в поле по Муравскому шляху:
И уже в двадцатых числах месяца, преодолев менее чем за три недели 500 километров, достигло условленного пункта сбора с ополчениями Северских городов у "верха Мжи и Коломака". Здесь и застали их первые вести о появлении в степи крупных сил крымцев - 19 июня станичный голова Лаврентий Колтовский "переехал сокмы многих крымских людей, а лезли Северский Донец на Обышкине перевозе тысяч с двенадцать, а в иных многих местах лезли многие люди". А 22 июня "прибежал к воеводам на Коломак сторож изюм-курганский Иванка Григорьев, и сказывал, что под Изюм-Курганом и под Совиным бором, и под Балыклеем, и на Обышкыне лезли многие люди", "а идет крымский хан к Рязанским или к Тульским украинам". Увы, но ни в том ни в другом случае общего числа крымцев станичники "сметить не успели", и единственной относительно точной оценкой численности противника, имевшейся у Шереметева, оставалось донесение Колтовского о 12 тысячах татар, перешедших Северский Донец у Обышкина. Видимо, с учетом прочих сакм боярин и оценил орду Девлет-Гирея максимум тысяч в двадцать. То есть как не представляющую такой уж серьезной угрозы для его тринадцатитысячного войска. Но, как оказалось в последствии, в реальности орда насчитывала по меньшей мере 30-35 тысяч всадников. А по данным языков (которые, впрочем, могли сознательно преувеличивать силы хана) и вовсе - 60 тысяч человек.
Так или иначе, но в результате воеводами было принято решение, не дожидаясь подхода северских ополчений, преследовать крымскую орду по главной ее сакме. Как в последствии было доложено Ивану IV: они "спешили за царем по наказу государеву, а чаяли его в войне застать". А если хан, как обычно, "распустит войну", то напасть на "загонщиков крымских". В общем-то, воеводы рассудили вполне здраво: тринадцать тысяч человек - сила достаточная для того, чтобы внезапным ударом по тылам опрокинуть даже значительно превосходящую по численности орду. Особенно, если та окажется рассеяна на значительном пространстве ради грабежа. А уж если удастся подловить хана в момент, когда тот будет биться лбом о заступившие Оку или Упу сторожевые полки, то и вовсе могли бы получиться классические "молот и наковальня" с последующим вышибанием духа из всей орды.
И поначалу удача действительно сопутствовала Шереметеву сотоварищи: уже через несколько дней преследования русские разведчики обнаружили чуть в стороне от основной сакмы крымский кош - обозы и табуны запасных коней. Для захвата столь ценной добычи были отряжены 6000 человек во главе с головами Ширеем Кобяковым и Григорием Желобовым. Почти половина войска. Что объяснялось не столько сильной охраной обоза, каковая как раз-таки была крайне слаба - у себя в тылу крымцы не привыкли кого-либо опасаться, а тем, что после захвата трофеи надлежало еще и в целости и сохранности окольными путями, минуя охваченную набегом Девлет-Гирея Тульскую украину, доставить в распоряжение царя и великого князя. А тащиться пришлось ну с о-о-очень солидным грузом: "дети боярские" "на царев кош пришли и кош взяли, лошадей с шестьдесят тысяч, да аргамаков с двести, да восемьдесят верблюдов". Было захвачено так же двадцать языков, которых "к воеводам прислали, и языки воеводам сказали, что царь пошел на Тулу, а идти ему наспех за реку за Оку под Каширою".
Теперь, располагая точными данными о количестве запасных лошадей (свыше шестидесяти тысяч) орды и сведениями, полученными от языков, Шереметев уже не мог не знать истинной численности крымцев. И прекрасно понимал, что Девлет-Гирей обладает как минимум четырех-, а скорее пяти-, если не более, кратным превосходством над оставшимся в его распоряжении семитысячным корпусом. И тем не менее, он все же отдает приказ продолжать движение в прежнем направлении, намереваясь вцепиться в загривок орде, когда та упрется лбом в Тульскую оборонительную линию или завязнет на Окском рубеже.
Но увы, в этот раз расторопность русских сторожей и самого великого князя сработали против русских же "легких воевод" в поле. Дело в том, что о приближении крымской орды в Москве стало известно еще 28 июня - из донесений путивльских наместников Василия и Михаила Головиных. Вскоре от степной сторожи "пригнал с той вестью Ивашка Дарин с товарищами", и "того же дня царь и великий князь отпустил воеводу на Коломну". А 30 июня в Москву прибыл давешний станичный голова Лаврентий Колтовский, который "сказывал, что переехал сакмы многие, тысяч с двадцать на одном перевозе, а шли и с телегами. А по иным перевозам людей не сметили, потому что спешили с вестью к царю и великому князю". В тот же день Иван Васильевич "сам пошел с Москвы..., а с ним бояре и дети боярские многие, и пришел на Коломну во вторник, июля во 2 день". То есть, еще до подхода даже передовых разъездов крымцев к порубежью, основные русские силы во главе с царем уже стягивались "к берегу", готовясь дать отпор.
3 июля, в среду вечером (когда на Судбищах уже вовсе кипело побоище), в Коломну пришла "весть прямая", что крымский хан идет к Туле. На следующее же утро, "в четверг рано", русские полки выступили навстречу врагу. "Царь и великий князь пошел к Туле со всеми людьми". Передовому полку было приказано "идти к Туле наспех". В тот же день "прислали к государю из вотчины князей Воротынских языка крымского, а сказывают, что крымский царь, идучи к Туле, поймал сторожей, и сказывали ему, что царь и великий князь на Коломне, и он повернул к Одоеву, и, не дойдя Одоева за тридцать верст, поймал на Зуше иных сторожей, и те ему сказали, что идет царь и великий князь на Тулу, и крымский царь воротился со всеми своими людьми во вторник, а людей с ним было из иных орд приезжих 60 000".
Цифра в 60 тысяч татар, конечно, вызывает серьезные сомнения - будь это правдой, вряд ли Девлет-Гирей так легко отказался бы от попытки прорыва. Но важно то, что уже 2 июля крымская орда от Одоева повернула назад, двигаясь прямо навстречу настигающему ее корпусу Шереметева.
3 июля 1555 года, "в среду в полдень на Судбищах" семитысячный русский отряд Ивана Васильевича Шереметьева лоб в лоб столкнулся с 30-35-тысячной (по самым скромным оценкам) ордой крымских татар.
- Ш-ш-шайтан! - охренели татары, недоуменно взирая на невесть откуда материализовавшихся посреди степи урусов.
- Бля-а-а-а! - подумали русские, ошалело окидывая взглядами надвигающуюся на них человеческую и лошадиную массу.
Некоторое время оба войска просто тупо взирали друг на друга, пытаясь понять, что вообще тут, черт подери, происходит?! Времени на принятие решения у русских воевод оставалось вобрез и даже меньше. Надо было или срочно отдавать команду рвать когти. Или...
"Наглость - второе счастье", видимо, решил в тот момент Шереметев и вместо этого приказал... атаковать крымцев. В лоб. Те, похоже, просто ошалели от такого нахальства урусов и поначалу оказались вообще не способны оказать должное сопротивление: русские "с царем бились до вечера, и передовой полк царев и правую руку и левую потоптали, а знамя взяли ширинских князей, и бились до ночи, и тут стояли полки всю ночь".
Проще говоря, целый день русская конница гоняла по степи ничего не соображающих татар. К сожалению, тех оказалось слишком много для того, чтобы пятикратно меньший по численности отряд мог их полностью рассеять. К исходу дня орда все еще не была полностью разгромлена, и Шереметев сделал ставку на день следующий, надеясь на этот раз добраться и до самого хана, тем самым полностью деморализовав крымцев и заставив их обратиться в бегство. Тем паче, что "воеводы посылали назад к головам и детям боярским", ушедшим с захваченным татарским обозом, "чтобы к ним спешили". Несколько тысяч всадников из шеститысячной "призовой команды" могли существенно усилить отряд Шереметева, да и компенсировать потери минувшего дня сечи. Но те уже "все поворотили к украине со всем кошем, куда ближе, на Рязань и в Мценск". Поэтому "ночью к ним приспело только с пятисот человек". Это было не то подкрепление, что могло сыграть решающую роль в новой главе битвы, но отступать было уже поздно.
Вообще-то, сражение вполне могло завершиться выходом из боя одной из сторон уже к сумеркам 3 июля - обескураженный появлением у себя в тылу русских, к тому же столь решительно атаковавших его орду, не взирая на ее численное превосходство, что явно наводило на мысли о возможности появления на поле боя вскоре новых русских полков, если не самого великого князя с основными силами, Девлет-Гирей вполне мог попытаться ночью обойти стан противника и уйти в поле, дабы избежать возможной ловушки, окружения и полного уничтожения своего войска. Однако, от одного из захваченных в бою пленных хан под пытками узнал, что имеет дело лишь с небольшим русским отрядом, не располагающем укрывшимися где-нибудь поблизости свежими полками и ничего доподлинно не знающем о месте нахождения великого князя.
В результате "на утро в четверг" битва возобновилась, и "бились до пятого часу дня, полки на полки напускали жестоким крепким боем, и многих крымцев в полках передовых побили. И царь крымский своим полком пришел со всеми людьми да воевод разгромил и людей побил многих". То есть лишь удар личной гвардии хана смог опрокинуть русские полки. Сам командующий корпусом - Иван Шереметев, был ранен, и лошадь сбросила его.
Началась паника, видимо, и стоившая русским наибольших потерь за все время сражения. "Многие люди от боя уехали, разметав с себя оружие". И все-таки это еще не был разгром. Воевода Передового полка - Алексей Басманов, и уже раненый к тому времени воевода полка Сторожевого - Степан Сидоров, возглавили уцелевших и отступили в близлежащую дубраву, где стояли коши полков, организовав там отчаянное сопротивление. Алексей Басманов "велелъ тутъ бити по набату и въ сурну играти, и къ нему сьехалися многие дети боярские и боярские люди и стрелцы, тысячь съ пять, съ шесть, и тутъ осеклися".
Разъяренный продолжающимся сопротивлением жалкой горстки урусов крымский хан "къ нимъ приступалъ со всеми людми и з пушками и з пищалми" весь оставшийся световой день, до самых сумерек. Во время одной из таких яростных атак татар был повторно и на этот раз смертельно ранен Степан Григорьевич Сидоров: "а Стефана тутъ въ засеке ранили изъ затинной пищали по колену, а на бою его копиемъ ранили, и лежалъ пять недель и не стало его въ черньцехъ и въ скиме на Москве".
И тем не менее "Божиимъ милосердиемъ, далъ Богъ, Алексей Даниловичь тутъ отъ царя отсиделся, изъ луковъ и изъ пищалей многыхъ Татаръ побили".
С наступлением ночи, Девлет-Гирей, все-таки опасавшийся появления со стороны Тулы главных сил русских, и не в силах поверить в то, что противник способен так смело драться с превосходящими силами его орды, не рассчитывая на скорый подход подмоги, спешно покинул поле боя, оставив в покое все еще державшихся в дубраве урусов. "И крымский царь пошел назад наспех и назавтра перелез Сосну". Впрочем, боялся хан совершенно напрасно - Иван IV с основными силами прибыл в Тулу только лишь 6 июля. И даже на тот момент от места побоища его отделяло еще полторы сотни верст. Поэтому можно смело утверждать, что единственным фактором, вынудившим хана буквально бежать от Судбищ, стало именно исключительное мужество горстки русских ратников, в течении полутора дней в одиночку выдерживавших натиск всей крымской орды.
7 июля в Туле великому князю "пришла весть от подъезщиков, что царь крымский идет в отход наспех по семидесяти верст на день" и первые донесения о состоявшемся побоище. А вскоре появились и уцелевшие воины корпуса Шереметева, принесшие подробности этого невероятного сражения.
И в заключение несколько слов о потерях и последствиях побоища на Судбищах.
Согласно официальному отчету "на бою убили и взяли детей боярских триста двадцать человек, а стрельцов 34 человека, а боярских людей пять тысяч". Впрочем, последняя цифра, касающаяся "боевых холопов", кошевых и посошных людей вызывает серьезные сомнения. Так как потери первых могли быть сознательно преувеличены их хозяевами для создания впечатления большего убытка от участия в битве, нежели они понесли на самом деле. А потери кошевых и посохи вообще вряд ли кто-нибудь столь уж тщательно подсчитывал. К тому же, сюда скорее всего, включены и потери, понесенные отрядами из шеститысячной "призовой команды" Кобякова и Желобова, что сопровождала раздробленный на отдельные обозы крымский кош, и которая так же не могла не нарваться на отдельные летучие татарские отряды. Но в целом потери корпуса Шереметева действительно следует признать очень тяжелыми - не менее половины из 7 тысяч, принявших бой на Судбищах.
Что до потерь противной стороны, то в октябре из крымского плена были отпущены "на откуп" дети боярские Иван Трофимов и Богдан Шелонин, захваченные татарами под Судбищами. От них и стали известны последствия этого кровавого побоища для Крыма: «Иванъ и Богданъ и Татаринъ Байбера царю и великому князю сказывали, что у царя у Крымского на бою царя и великого князя воеводы бояринъ Иванъ Васильевичь Шереметевъ съ товарыщи побилъ многыхъ лутчихъ людей, князей и мурзъ и ближнихъ людей; и безчестие царю и убыткы, сказываетъ, въ томъ, что кошь у него взяли, те лошади на украйну и увели, а на бою съ нимъ Русские немногие люди билися и побили у него многыхъ людей: хотя ихъ де царь розгромилъ, а которые де въ дуброве сели, и техъ взять не могъ и назадъ наспехъ шелъ, блюдяся царя и великого князя приходу на собя». Рассказ о сражении под Судбищами вошел в турецкие летописи, хотя численность русского войска в них и была во много раз преувеличена. А боярина Шереметева в этих рассказах именуют не иначе как «Ужасом крымцев».
Судбищи не стали победой русского оружия в привычном смысле этого слова - враг не был разгромлен. Но не стали они и поражением - не смотря на подавляющее численное превосходство, использование артиллерии и огнестрельного оружия, Девлет-Гирей так и не смог сломить сопротивление решительно упершихся в своем коше урусов. Взбешенный досадной неудачей, хан немедленно по возвращении в Крым объявил о подготовке к новому походу. Однако потери, понесенные ордой в полуторадневной битве со столь малочисленным противником, оказались неожиданно тяжелыми и, более того, деморализующими. В то время как войска Московского государства понесли сравнительно легкие, в общенациональных масштабах, потери и вполне были способны эффективно отразить новый удар уже испытавшей горечь неудачи крымской орды. Остаток лета и начало осени на степной украине прошли на редкость спокойно. А в октябре того же года "полонянники выбегали из Крыма к царю и великому князю и сказывали, что царь крымский готов со всеми людьми, а быти ему на украины". Пять полков было немедленно выдвинуто "на берег".
Но это было уже излишней предосторожностью - в том же месяце в Москву прибыли послы крымского хана с мирными предложениями. В своем послании, выдержанном на этот раз без прежних вызывающих ноток, Девлет-Гирей фактически оправдывался за свой неудачный набег, объявляя все случившееся досадным недоразумением: хан-де "пошел на Черкасы, и учинились ему вести, что царь и великий князь послал рать свою на Крым, и он пошел навстречу", оттого, якобы, и произошла битва. Теперь хан предлагал возобновить обмен посольствами, "чтобы ся стало доброе дело, а кровь бы промеж государей на обе стороны унялась". Предложение было принято, и в Крым отправился ответный посол с письмом великого князя и гневной отповедью: "а писал государь к царю крымскому, вспоминая все его неправды".
Впрочем, стремление хана к миру оказалось фальшью и в действительности было лишь попыткой выиграть время да обмануть бдительность великого князя. Уже в марте следующего 1556 г. из Рыльска "ходил на поле атаман Мишка Грошев и побил крымцев", промышлявших вблизи русских рубежей. От захваченных языков стало известно, что "крымский царь гонца к царю и великому князю против его гонца не отпустил, а послу и гонцу нужу учинил, а сам наряжается со всеми людьми, а хочет по весне рано быть на царя и великого князя украину".
Пришло время принимать новые превентивные меры... Но это уже другая история. История ладейной экспедиции дьяка Ржевского. История не менее интересная и славная, но, к сожалению, еще более забытая, нежели даже Судбищи. О ней как нибудь в следующий раз)
Так вот. 3-4 июля. Годовщина одной из наиболее интересных битв русского Средневековья. Побоища на Судбищах.
Дальше многа букаффО чем, собственно, речь. На дворе стоял год 1555 от рождества Христова. Точнее 7063 от сотворения мира, как тогда было принято считать на Руси. Не так давно (1552 г.) русские войска положили конец существованию Казанского ханства. А всего год назад усадили на трон ханства Астраханского марионеточного хана Дервиш-Али, признавшего себя вассалом царя и великого князя Ивана Васильевича. Который Грозный. Один маленький шажок оставался до полного подчинения оного ханства государству Московскому. И вскоре этот шажок будет сделан.
В общем, русский медведь внезапно выполз из своей берлоги и навалял бока соседям. Да так, что звон дошел ажно до Истамбула. И уж тем паче поставил всех на уши в Бахчисарае. Еще бы - бывший ордынский улусник сам подминает под себя осколки Улуг Улуса и даже наложил свою когтистую лапу на коренной юрт Золотой Орды в низовьях Волги! Неслыханная дерзость. Еще и царем величается, ставя себя в один ряд с ханами и султанами из числа Чингизидов.
Еще в 1552 г. крымский хан Девлет-Гирей пытался сорвать поход русских ратей на Казань, но в двухдневной битве под Тулой пообломал зубы о неприступные стены русской крепости и вынужден был убраться восвояси, несолоно хлебавши. После чего русские благополучно схрумкали Казанское ханство. Так что, бедолага-хан имел все основания считать случившееся с Казанью и своим личным поражением тоже.
В 1553-1554 гг. Девлет-Гирей вел дипломатическую переписку с Москвой, пытаясь спровоцировать конфликт - отказывался именовать Ивана Васильевича царем, требовал баснословных "поминков" и даже выплаты дани с городов по ярлыкам времен Золотой Орды, подобную той, что платили Великое княжество Литовское и Польша. В ответ на что был вежливо посылаем в пешее эротическое путешествие далеко и надолго.
Москва, разумеется, не зевала и постоянно держала на Окском рубеже значительные силы. А заодно развернула активное строительство новых пограничных крепостей - Тульской укрепленной линии, прообраза будущих засечных черт. Ну, а когда в 1555 г. по весне очередные нагловатые крымские посланники так и не появились в Белокаменной, стало ясно, что гроза если и не разразится уже вот-вот, то совсем не за горами. Посему и "приговорил царь и великий князь послати на крымские улусы воевод боярина Ивана Васильевича Шереметева с товарищи, а с ним детей боярских, московских городов выбор, кроме казанской стороны. Да с ними же послать северских городов всех и смоленских помещиков выбором, слуг. А срок им учинил с людьми собираться: в Белеве в Николин день весенний, а северским городам велел собираться в Новгородке в Северском с почепским наместником с Игнатием Борисовичем Блудово; а собравшись ему с теми детьми боярскими в Новегородке, идти на поле к воеводам и соединиться сверх Мжи и Коломака" "А всехъ было съ воеводами детей боярскыхъ 4000, а съ людми ихъ и казаковъ и стрелцовъ и кошевыхъ людей тринатцать тысячь"
Во главе всей операции и Большого полка экспедиционного корпуса встал именитый боярин Иван Васильевич Шереметев, имевший в "товарищах" окольничего Льва Андреевича Салтыкова и князя Юрия Васильевича Лыкова. Передовой полк корпуса возглавили воеводы Алексей Данилович Басманов и Бахтияр Григорьевич Зюзин. Сторожевой - Дмитрий Михайлович Плещеев и Степан Григорьевич Сидоров. Целью экспедиции должна была стать разведка боем, глубокий рейд русской конницы "в поле" "под крымские улусы". Дело далеко не новое для русских. Но тем не менее чрезвычайно опасное. Тринадцатитысячный корпус, разумеется, не смог бы остановить в поле вторжение всей крымской или хотя бы даже ногайской орды, но обнаружить оное или сорвать его, нанеся превентивный удар по стадам или авангарду - вполне. Собственно, задача, поставленная перед Шереметевым и его товарищами, именно так и звучала: "прийти в Мамайлуг, промыслить под стадами крымскими". Так же можно было в зародыше подавить несколько мелких набегов сравнительно слабых крымских или ногайских орд, если и не разгромив их, то попросту заставив отказаться от своих намерений демонстрацией силы.
Но дела пошли по наихудшему из возможных вариантов.
2 июня русская армия выдвинулась из Белева в поле по Муравскому шляху:
И уже в двадцатых числах месяца, преодолев менее чем за три недели 500 километров, достигло условленного пункта сбора с ополчениями Северских городов у "верха Мжи и Коломака". Здесь и застали их первые вести о появлении в степи крупных сил крымцев - 19 июня станичный голова Лаврентий Колтовский "переехал сокмы многих крымских людей, а лезли Северский Донец на Обышкине перевозе тысяч с двенадцать, а в иных многих местах лезли многие люди". А 22 июня "прибежал к воеводам на Коломак сторож изюм-курганский Иванка Григорьев, и сказывал, что под Изюм-Курганом и под Совиным бором, и под Балыклеем, и на Обышкыне лезли многие люди", "а идет крымский хан к Рязанским или к Тульским украинам". Увы, но ни в том ни в другом случае общего числа крымцев станичники "сметить не успели", и единственной относительно точной оценкой численности противника, имевшейся у Шереметева, оставалось донесение Колтовского о 12 тысячах татар, перешедших Северский Донец у Обышкина. Видимо, с учетом прочих сакм боярин и оценил орду Девлет-Гирея максимум тысяч в двадцать. То есть как не представляющую такой уж серьезной угрозы для его тринадцатитысячного войска. Но, как оказалось в последствии, в реальности орда насчитывала по меньшей мере 30-35 тысяч всадников. А по данным языков (которые, впрочем, могли сознательно преувеличивать силы хана) и вовсе - 60 тысяч человек.
Так или иначе, но в результате воеводами было принято решение, не дожидаясь подхода северских ополчений, преследовать крымскую орду по главной ее сакме. Как в последствии было доложено Ивану IV: они "спешили за царем по наказу государеву, а чаяли его в войне застать". А если хан, как обычно, "распустит войну", то напасть на "загонщиков крымских". В общем-то, воеводы рассудили вполне здраво: тринадцать тысяч человек - сила достаточная для того, чтобы внезапным ударом по тылам опрокинуть даже значительно превосходящую по численности орду. Особенно, если та окажется рассеяна на значительном пространстве ради грабежа. А уж если удастся подловить хана в момент, когда тот будет биться лбом о заступившие Оку или Упу сторожевые полки, то и вовсе могли бы получиться классические "молот и наковальня" с последующим вышибанием духа из всей орды.
И поначалу удача действительно сопутствовала Шереметеву сотоварищи: уже через несколько дней преследования русские разведчики обнаружили чуть в стороне от основной сакмы крымский кош - обозы и табуны запасных коней. Для захвата столь ценной добычи были отряжены 6000 человек во главе с головами Ширеем Кобяковым и Григорием Желобовым. Почти половина войска. Что объяснялось не столько сильной охраной обоза, каковая как раз-таки была крайне слаба - у себя в тылу крымцы не привыкли кого-либо опасаться, а тем, что после захвата трофеи надлежало еще и в целости и сохранности окольными путями, минуя охваченную набегом Девлет-Гирея Тульскую украину, доставить в распоряжение царя и великого князя. А тащиться пришлось ну с о-о-очень солидным грузом: "дети боярские" "на царев кош пришли и кош взяли, лошадей с шестьдесят тысяч, да аргамаков с двести, да восемьдесят верблюдов". Было захвачено так же двадцать языков, которых "к воеводам прислали, и языки воеводам сказали, что царь пошел на Тулу, а идти ему наспех за реку за Оку под Каширою".
Теперь, располагая точными данными о количестве запасных лошадей (свыше шестидесяти тысяч) орды и сведениями, полученными от языков, Шереметев уже не мог не знать истинной численности крымцев. И прекрасно понимал, что Девлет-Гирей обладает как минимум четырех-, а скорее пяти-, если не более, кратным превосходством над оставшимся в его распоряжении семитысячным корпусом. И тем не менее, он все же отдает приказ продолжать движение в прежнем направлении, намереваясь вцепиться в загривок орде, когда та упрется лбом в Тульскую оборонительную линию или завязнет на Окском рубеже.
Но увы, в этот раз расторопность русских сторожей и самого великого князя сработали против русских же "легких воевод" в поле. Дело в том, что о приближении крымской орды в Москве стало известно еще 28 июня - из донесений путивльских наместников Василия и Михаила Головиных. Вскоре от степной сторожи "пригнал с той вестью Ивашка Дарин с товарищами", и "того же дня царь и великий князь отпустил воеводу на Коломну". А 30 июня в Москву прибыл давешний станичный голова Лаврентий Колтовский, который "сказывал, что переехал сакмы многие, тысяч с двадцать на одном перевозе, а шли и с телегами. А по иным перевозам людей не сметили, потому что спешили с вестью к царю и великому князю". В тот же день Иван Васильевич "сам пошел с Москвы..., а с ним бояре и дети боярские многие, и пришел на Коломну во вторник, июля во 2 день". То есть, еще до подхода даже передовых разъездов крымцев к порубежью, основные русские силы во главе с царем уже стягивались "к берегу", готовясь дать отпор.
3 июля, в среду вечером (когда на Судбищах уже вовсе кипело побоище), в Коломну пришла "весть прямая", что крымский хан идет к Туле. На следующее же утро, "в четверг рано", русские полки выступили навстречу врагу. "Царь и великий князь пошел к Туле со всеми людьми". Передовому полку было приказано "идти к Туле наспех". В тот же день "прислали к государю из вотчины князей Воротынских языка крымского, а сказывают, что крымский царь, идучи к Туле, поймал сторожей, и сказывали ему, что царь и великий князь на Коломне, и он повернул к Одоеву, и, не дойдя Одоева за тридцать верст, поймал на Зуше иных сторожей, и те ему сказали, что идет царь и великий князь на Тулу, и крымский царь воротился со всеми своими людьми во вторник, а людей с ним было из иных орд приезжих 60 000".
Цифра в 60 тысяч татар, конечно, вызывает серьезные сомнения - будь это правдой, вряд ли Девлет-Гирей так легко отказался бы от попытки прорыва. Но важно то, что уже 2 июля крымская орда от Одоева повернула назад, двигаясь прямо навстречу настигающему ее корпусу Шереметева.
3 июля 1555 года, "в среду в полдень на Судбищах" семитысячный русский отряд Ивана Васильевича Шереметьева лоб в лоб столкнулся с 30-35-тысячной (по самым скромным оценкам) ордой крымских татар.
- Ш-ш-шайтан! - охренели татары, недоуменно взирая на невесть откуда материализовавшихся посреди степи урусов.
- Бля-а-а-а! - подумали русские, ошалело окидывая взглядами надвигающуюся на них человеческую и лошадиную массу.
Некоторое время оба войска просто тупо взирали друг на друга, пытаясь понять, что вообще тут, черт подери, происходит?! Времени на принятие решения у русских воевод оставалось вобрез и даже меньше. Надо было или срочно отдавать команду рвать когти. Или...
"Наглость - второе счастье", видимо, решил в тот момент Шереметев и вместо этого приказал... атаковать крымцев. В лоб. Те, похоже, просто ошалели от такого нахальства урусов и поначалу оказались вообще не способны оказать должное сопротивление: русские "с царем бились до вечера, и передовой полк царев и правую руку и левую потоптали, а знамя взяли ширинских князей, и бились до ночи, и тут стояли полки всю ночь".
Проще говоря, целый день русская конница гоняла по степи ничего не соображающих татар. К сожалению, тех оказалось слишком много для того, чтобы пятикратно меньший по численности отряд мог их полностью рассеять. К исходу дня орда все еще не была полностью разгромлена, и Шереметев сделал ставку на день следующий, надеясь на этот раз добраться и до самого хана, тем самым полностью деморализовав крымцев и заставив их обратиться в бегство. Тем паче, что "воеводы посылали назад к головам и детям боярским", ушедшим с захваченным татарским обозом, "чтобы к ним спешили". Несколько тысяч всадников из шеститысячной "призовой команды" могли существенно усилить отряд Шереметева, да и компенсировать потери минувшего дня сечи. Но те уже "все поворотили к украине со всем кошем, куда ближе, на Рязань и в Мценск". Поэтому "ночью к ним приспело только с пятисот человек". Это было не то подкрепление, что могло сыграть решающую роль в новой главе битвы, но отступать было уже поздно.
Вообще-то, сражение вполне могло завершиться выходом из боя одной из сторон уже к сумеркам 3 июля - обескураженный появлением у себя в тылу русских, к тому же столь решительно атаковавших его орду, не взирая на ее численное превосходство, что явно наводило на мысли о возможности появления на поле боя вскоре новых русских полков, если не самого великого князя с основными силами, Девлет-Гирей вполне мог попытаться ночью обойти стан противника и уйти в поле, дабы избежать возможной ловушки, окружения и полного уничтожения своего войска. Однако, от одного из захваченных в бою пленных хан под пытками узнал, что имеет дело лишь с небольшим русским отрядом, не располагающем укрывшимися где-нибудь поблизости свежими полками и ничего доподлинно не знающем о месте нахождения великого князя.
В результате "на утро в четверг" битва возобновилась, и "бились до пятого часу дня, полки на полки напускали жестоким крепким боем, и многих крымцев в полках передовых побили. И царь крымский своим полком пришел со всеми людьми да воевод разгромил и людей побил многих". То есть лишь удар личной гвардии хана смог опрокинуть русские полки. Сам командующий корпусом - Иван Шереметев, был ранен, и лошадь сбросила его.
Началась паника, видимо, и стоившая русским наибольших потерь за все время сражения. "Многие люди от боя уехали, разметав с себя оружие". И все-таки это еще не был разгром. Воевода Передового полка - Алексей Басманов, и уже раненый к тому времени воевода полка Сторожевого - Степан Сидоров, возглавили уцелевших и отступили в близлежащую дубраву, где стояли коши полков, организовав там отчаянное сопротивление. Алексей Басманов "велелъ тутъ бити по набату и въ сурну играти, и къ нему сьехалися многие дети боярские и боярские люди и стрелцы, тысячь съ пять, съ шесть, и тутъ осеклися".
Разъяренный продолжающимся сопротивлением жалкой горстки урусов крымский хан "къ нимъ приступалъ со всеми людми и з пушками и з пищалми" весь оставшийся световой день, до самых сумерек. Во время одной из таких яростных атак татар был повторно и на этот раз смертельно ранен Степан Григорьевич Сидоров: "а Стефана тутъ въ засеке ранили изъ затинной пищали по колену, а на бою его копиемъ ранили, и лежалъ пять недель и не стало его въ черньцехъ и въ скиме на Москве".
И тем не менее "Божиимъ милосердиемъ, далъ Богъ, Алексей Даниловичь тутъ отъ царя отсиделся, изъ луковъ и изъ пищалей многыхъ Татаръ побили".
С наступлением ночи, Девлет-Гирей, все-таки опасавшийся появления со стороны Тулы главных сил русских, и не в силах поверить в то, что противник способен так смело драться с превосходящими силами его орды, не рассчитывая на скорый подход подмоги, спешно покинул поле боя, оставив в покое все еще державшихся в дубраве урусов. "И крымский царь пошел назад наспех и назавтра перелез Сосну". Впрочем, боялся хан совершенно напрасно - Иван IV с основными силами прибыл в Тулу только лишь 6 июля. И даже на тот момент от места побоища его отделяло еще полторы сотни верст. Поэтому можно смело утверждать, что единственным фактором, вынудившим хана буквально бежать от Судбищ, стало именно исключительное мужество горстки русских ратников, в течении полутора дней в одиночку выдерживавших натиск всей крымской орды.
7 июля в Туле великому князю "пришла весть от подъезщиков, что царь крымский идет в отход наспех по семидесяти верст на день" и первые донесения о состоявшемся побоище. А вскоре появились и уцелевшие воины корпуса Шереметева, принесшие подробности этого невероятного сражения.
И в заключение несколько слов о потерях и последствиях побоища на Судбищах.
Согласно официальному отчету "на бою убили и взяли детей боярских триста двадцать человек, а стрельцов 34 человека, а боярских людей пять тысяч". Впрочем, последняя цифра, касающаяся "боевых холопов", кошевых и посошных людей вызывает серьезные сомнения. Так как потери первых могли быть сознательно преувеличены их хозяевами для создания впечатления большего убытка от участия в битве, нежели они понесли на самом деле. А потери кошевых и посохи вообще вряд ли кто-нибудь столь уж тщательно подсчитывал. К тому же, сюда скорее всего, включены и потери, понесенные отрядами из шеститысячной "призовой команды" Кобякова и Желобова, что сопровождала раздробленный на отдельные обозы крымский кош, и которая так же не могла не нарваться на отдельные летучие татарские отряды. Но в целом потери корпуса Шереметева действительно следует признать очень тяжелыми - не менее половины из 7 тысяч, принявших бой на Судбищах.
Что до потерь противной стороны, то в октябре из крымского плена были отпущены "на откуп" дети боярские Иван Трофимов и Богдан Шелонин, захваченные татарами под Судбищами. От них и стали известны последствия этого кровавого побоища для Крыма: «Иванъ и Богданъ и Татаринъ Байбера царю и великому князю сказывали, что у царя у Крымского на бою царя и великого князя воеводы бояринъ Иванъ Васильевичь Шереметевъ съ товарыщи побилъ многыхъ лутчихъ людей, князей и мурзъ и ближнихъ людей; и безчестие царю и убыткы, сказываетъ, въ томъ, что кошь у него взяли, те лошади на украйну и увели, а на бою съ нимъ Русские немногие люди билися и побили у него многыхъ людей: хотя ихъ де царь розгромилъ, а которые де въ дуброве сели, и техъ взять не могъ и назадъ наспехъ шелъ, блюдяся царя и великого князя приходу на собя». Рассказ о сражении под Судбищами вошел в турецкие летописи, хотя численность русского войска в них и была во много раз преувеличена. А боярина Шереметева в этих рассказах именуют не иначе как «Ужасом крымцев».
Судбищи не стали победой русского оружия в привычном смысле этого слова - враг не был разгромлен. Но не стали они и поражением - не смотря на подавляющее численное превосходство, использование артиллерии и огнестрельного оружия, Девлет-Гирей так и не смог сломить сопротивление решительно упершихся в своем коше урусов. Взбешенный досадной неудачей, хан немедленно по возвращении в Крым объявил о подготовке к новому походу. Однако потери, понесенные ордой в полуторадневной битве со столь малочисленным противником, оказались неожиданно тяжелыми и, более того, деморализующими. В то время как войска Московского государства понесли сравнительно легкие, в общенациональных масштабах, потери и вполне были способны эффективно отразить новый удар уже испытавшей горечь неудачи крымской орды. Остаток лета и начало осени на степной украине прошли на редкость спокойно. А в октябре того же года "полонянники выбегали из Крыма к царю и великому князю и сказывали, что царь крымский готов со всеми людьми, а быти ему на украины". Пять полков было немедленно выдвинуто "на берег".
Но это было уже излишней предосторожностью - в том же месяце в Москву прибыли послы крымского хана с мирными предложениями. В своем послании, выдержанном на этот раз без прежних вызывающих ноток, Девлет-Гирей фактически оправдывался за свой неудачный набег, объявляя все случившееся досадным недоразумением: хан-де "пошел на Черкасы, и учинились ему вести, что царь и великий князь послал рать свою на Крым, и он пошел навстречу", оттого, якобы, и произошла битва. Теперь хан предлагал возобновить обмен посольствами, "чтобы ся стало доброе дело, а кровь бы промеж государей на обе стороны унялась". Предложение было принято, и в Крым отправился ответный посол с письмом великого князя и гневной отповедью: "а писал государь к царю крымскому, вспоминая все его неправды".
Впрочем, стремление хана к миру оказалось фальшью и в действительности было лишь попыткой выиграть время да обмануть бдительность великого князя. Уже в марте следующего 1556 г. из Рыльска "ходил на поле атаман Мишка Грошев и побил крымцев", промышлявших вблизи русских рубежей. От захваченных языков стало известно, что "крымский царь гонца к царю и великому князю против его гонца не отпустил, а послу и гонцу нужу учинил, а сам наряжается со всеми людьми, а хочет по весне рано быть на царя и великого князя украину".
Пришло время принимать новые превентивные меры... Но это уже другая история. История ладейной экспедиции дьяка Ржевского. История не менее интересная и славная, но, к сожалению, еще более забытая, нежели даже Судбищи. О ней как нибудь в следующий раз)
@музыка: Basil Poledouris, "Anvil of Crom"
@настроение: ..увлеченное
@темы: история, Грозное время, заметки на полях, хистори-пикчи, вар-хистори, памятное