House Katsap - We do not jump
Так-с. Порядку ради и скопидомства для утаскиваем свои ФБ-шные "творения" нах хаузе. Жаль только, что ограничение на количество знаков не позволяет впихнуть все сразу в один пост. А уж в комменты и тем паче - там ограничения еще жестче((
Но ладно. Начнем по-порядку. То бишь с "Нареченных".
#1
Название: Сговор (цикл «Наречённые»)
Автор: Даумантас
Бета: ghost-of-sun, NikaDimm
Размер: мини, 2280 слов
Персонажи: князь Игорь, хан Кончак
Категория: джен
Жанр: история
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: 1180 год, битва у Долобского озера, спасаясь бегством после разгрома, Игорь и Кончак оказываются вдвоем в одной лодке. Не в тот ли день между ними был заключен сговор о помолвке их детей, что и позволило летописцу позже называть Кончака сватом Игоря?
Предупреждение: спойлерУбийство персонажа (ОМП)
Примечание: спойлерВ 1180 г. черниговский князь Святослав Всеволодович с помощью половцев ханов Кончака и Елтоута захватил киевский великокняжеский стол. Однако его оппонент, смоленский князь Рюрик Ростиславич, продолжал удерживать южную часть Киевской земли и владения Черных Клобуков в Поросье. Не желая отпускать от себя своих половецких союзников, Святослав расположил их на левом берегу Днепра, напротив Киева, у Долобского озера, придав им для усиления полк Игоря Святославича, князя новгород-северского. Однако из-за беспечности русско-половецкого войска, даже не выставившего дозоров, на рассвете одного из дней Игорь и половцы были опрокинуты внезапной атакой полков Рюрика и Черных Клобуков. Из всех предводителей союзной рати избегнуть смерти и пленения удалось лишь Игорю Святославичу и хану Кончаку, бежавшим с поля боя сам-друг в одной лодке.
Для лучшего представления о месте действия - Карта Киева IX-XIII вв. с окрестностями. На ней есть все упоминаемые в тексте топонимы.
читать дальше
— Надо бежать, княже. Бежать надо!
Игорь в ответ лишь нервно дернул щекою да сильнее стиснул в ладонях поводья. Как? Как это могло произойти? Что за нелепое стечение обстоятельств! Сначала эти болваны, Кончак с Елтоутом[1], пренебрегли очевидной необходимостью выставить на ночь караулы вокруг своей стоянки у Долобского озера[2]. Поразительная беспечность для тех, кто сам привык пробавляться внезапными набегами и грабежом! Из-за чего и проворонили нагрянувших уже под самое утро «своих поганых»[3] Рюрика Ростиславича. Тех и было-то с полсотни, не более. Так, горстка смельчаков, вихрем промчавшаяся сквозь погруженный в безмятежный сон половецкий кош[4] по направлению к ханскому обозу. И тут же рассыпавшаяся по нему, поспешно вспарывая тюки с тканями да набивая за пазуху чабаньих халатов мелким скарбом. Но большей частью просто роняя наземь и втаптывая копытами своих лошадей в грязь все то, чем новый великий князь киевский Святослав Всеволодович расплатился со своими степными союзниками за помощь в добывании великокняжеского стола.
Затем очнувшиеся ото сна половцы таки обрушились на наглых воришек. Самых жадных и неразборчивых в добыче, а потому чрезмерно отягощенных награбленным и уже не способных угнаться за своими более осторожными товарищами, даже успели настичь всего в каких-то трех-четырех перестрелах[5] от подвергшегося разгрому обоза и тут же, на месте, изрубить в куски. А, завидев в отдалении смутно различимую в предрассветном тумане, но совершенно отчетливо надвигающуюся на союзный лагерь со стороны Витичевского брода[6] человеческую массу, к коей и гнали своих лошадей уцелевшие беглецы, все еще одержимые гневом и горячкой первого боя половцы беспорядочной толпой устремились на неведомого врага. Впереди орды на длинноногом кауром жеребце мчался полуодетый хан Елтоут, размахивая саблей и раскатистым басом призывая за собою отважных батыров[7]. Напрасно только-только проснувшийся в своем стоявшем чуть в отдалении от коша «поганых» лагере и теперь поспешно облачающийся в доспехи Игорь Святославич рассылал нарочных[8] к половецким ханам и бекам[9] с требованием остановиться, вернуться в становище, собрать своих людей в единый кулак. Им удалось найти лишь Кончака, единственного не поддавшегося общей сумятице и пытавшегося наладить хоть какой-то порядок среди тех немногих из степняков, что не оказались увлечены общим безумным порывом в погоню за грабителями.
А потом на востоке, над тянущимся до самого Трубежа сумрачным бором, вспыхнули первые лучи восходящего солнца. И огненный шар начал свое неспешное восхождение на небосвод, окрашивая багрянцем вздымающиеся на противоположном берегу Днепра Киевские горы. Туман рваными клочьями пополз с высоких прибрежных холмов вниз к озеру. И следом за ним рваными брызгами из укрытых длинными тенями распадков и балок вылетели теперь уже сами спасающиеся бегством половцы. Игорю оставалось лишь до боли стиснуть зубы и безмолвно шевелить губами, про себя считая вырастающие то там, то тут стяги русских дружин, пытаясь хотя бы примерно определить, сколько полков бросил против него Рюрик.
— Три, — вслух озвучил мысли князя стоявший подле его стремени воевода Сновид Елисеич. — Три полка, не меньше. Два князя с дружинами. Трое или четверо больших воевод. И Черные Клобуки[10], — палец в кольчужной перчатке ткнул в лаву всадников, преследующих степных союзников новгород-северского князя. — Бунчуки я точно вижу.
— Не выдюжим, княже! — вновь напомнил о себе первый голос.
Звякнула упряжь. Стоявший до того на полкорпуса позади князя всадник выдвинулся вперед.
— Кончака сейчас свои же сомнут, — зло прокаркал боярин Слуды, кивая вниз, на рыхлый строй половецкой конницы, поспешно пытающейся прикрыть потянувшийся в надежде на защиту в сторону лагеря северян обоз с ханским добром. — А торки дорежут. И останемся мы с одним полком против трех. Если не больше. — Он задумчиво посмотрел на вырисовывающиеся вдали очертания вражеской рати. — Не время для пустой гордости, князь. Дружину ты уже не спасешь. Но себя, — боярин встретился взглядом с князем, — спасти обязан.
Костяшки пальцев Игоря побелели.
— Боярин дело говорит, — рассудительно кивнул Сновид Елисеич, оборачиваясь к князю и беря его лошадь под уздцы. — Сколько ни есть, но мы их задержим. А ты, княже, скачи с гридями[11] к Черторыю[12] и далее на Городец[13]. Там нас и ждите... — Старый воевода грустно усмехнулся и потрепал коня своего господина по холке. — Тех, кто уцелеет. Стяг княжеский только оставьте. Чтоб, значит, там — взмах руки в сторону противника, — не сразу распознали.
Игорь со свистом втянул в себя воздух, широко, словно норовистый жеребец, раздувая ноздри. Потянул поводья на себя и в сторону. Нашел глазами поспешно вытянувшегося под взглядом князя в седле Олексу Коснятича, старшего над княжескими гридями. И, коротко взмахнув плеткой, бросил свою лошадь вниз по северному склону холма, занятого лагерем новгород-северского полка.
— Уходим!
— Ну вот и хорошо, — еще успел он расслышать гулко катившийся ему вслед голос воеводы Сновида. — А мы, братцы, тут пока постоим. Встретим гостей дорогих. Да досыта напоим. Так ведь, боярин? А, ну-ка...
Встречный ветер яростно хлестал князя по лицу. Роса, обильно летевшая из-под копыт вырвавшихся чуть вперед дружинников, пробила кольчугу не хуже дождя, смочив надетый второпях прямо поверх голого тела стеганый поддоспешник и простые холщовые штаны. Холод пока еще лишь самыми кончиками длинных ледяных пальцев царапал тело князя. Но с каждым новым поприщем, преодолеваемым беглецами, он все увереннее и увереннее запускал свои когти в промокшую до нитки жертву.
«Почему?! Почему я не предусмотрел этого? — не обращая внимания на холод и мокрую одежду, гневно вопрошал сам себя Игорь, нахлестывая коня. — Почему не выставил дальние дозоры? Положился на Кончака с братом... Дурак! Глупец! Теперь плати за это! Хотя... — шпоры сильнее, чем следовало бы, вонзились во взмыленные бока лошади, — платишь все равно не ты! Платят твои люди... глупец!»
Они появились внезапно. И как будто бы сразу отовсюду. И справа и слева. И, что самое страшное, спереди. Мгновенно разворачиваясь лавой[14] и отрезая северянам все пути для бегства.
— Берендеи! — крикнул кто-то.
Впрочем, Игорь и без того уже прекрасно распознал реющие над всадниками бунчуки и прапорцы[15]. Значит, Рюрик бросил в бой не одних только торков. Святославич прорычал что-то нечленораздельное и рванул из ножен саблю.
— На прорыв! — почти над самым его ухом взревел Коснятич, приподнимаясь в стременах. — Копья опустить! Плотнее! Плотнее! — Быстрый взгляд вправо, на князя. — Княже, — уже тише проговорил он, — как только прорвемся, уходи к реке, в камыши. — Поймал взгляд вскинувшегося и уже открывшего было рот, чтобы что-то сказать, Игоря. — Так надо! — отрезал он и, покачав головой, добавил: — Их слишком много.
Сбившиеся плотным строем, стремя к стремени, и ощетинившиеся сверкающими в лучах восходящего солнца навершиями копий черниговцы летели в самый центр полукругом охватывавшей их лавы степняков. Щелкнули тетивы луков. Один из отроков[16] новгород-северского князя с коротким вскриком вылетел из седла, мгновенно исчезнув в высокой траве. Еще по меньшей мере двое, раненые, припали к гривам своих лошадей. Но хуже всего — пали сразу четверо коней, пораженных стрелами берендеев. Подминая под себя всадников, кувыркаясь и брыкаясь. Вынуждая отряд раздаться в стороны, чтобы не споткнуться о бьющихся в агонии животных. Потеряв при этом единство строя, скорость и силу копейного удара.
А в следующий миг раздался треск ломающихся копий, лязг и звон первых ударов стали о сталь. Черные Клобуки Рюрика Ростиславича, вопреки своему обыкновению, отнюдь не пытались избежать лобового столкновения с русскими дружинниками и, похоже, намеревались сделать все возможное для того, чтобы задержать черниговцев, покуда их товарищи справа и слева не замкнут окончательно кольцо окружения. Настал миг ада.
— Ах-харг! — коротко выдохнул Олекса Коснятич, широко с оттягом полоснув саблей по лицу противника, едва-едва мелькнувшего в на миг образовавшемся прямо перед Игорем разрыве в кольце его дружинников. Обернулся. Взмахнул клинком над самой головой оторопевшего князя, парируя чей-то удар. И не успел вскинуть щит, чтобы принять на него удар копья слева.
Отроки, дравшиеся перед Игорем, внезапно раздались в стороны, и его взгляду открылось чистое, свободное от врагов, поле. По инерции его вынесло вперед. Единственного, сумевшего прорваться из вскипающего позади адского котла сечи.
— К реке! — донесся до него откуда-то из этой мешанины людей, коней и стали голос Коснятича. — К ре...
Игорь яростно пришпорил скакуна, вновь бросая его в галоп, одновременно все сильнее оттягивая поводья влево, к видневшейся в отдалении протоке. Пригнулся в седле, уклоняясь от взмаха чекана[17], пронесшегося мимо него степняка, и чиркнул кончиком сабли круп его лошади. Донесшееся уже из-за спины надсадное ржание и отчаянный крик погребенного под собственным конем человека сообщили ему о том, что по крайней мере этого преследователя можно было больше не опасаться. Впрочем, этот берендей, увы, оказался не единственным, обратившим внимание на одинокого всадника, пытающегося скрыться с поля боя. Оглянувшись, прежде чем исчезнуть в ведущем вниз, к берегу Черторыя, распадке, Игорь заметил по меньшей мере еще двоих преследователей, устремившихся вслед за ним.
— Проклятье!
Длинная пологая балка под довольно крутым углом спускалась прямо к самой воде, к разрыву в густых зарослях ивняка и камыша, окаймлявших берег. Игорь преодолел уже более половины расстояния, отделявшего его от спасительной реки, когда раздался свист стрел. Одна прошла по-над головою князя, едва не задев флажок-еловец на его шеломе. Зато вторая вонзилась точно в правый бок лошади. Князь едва успел выдернуть ноги из стремян вставшего на дыбы жеребца и выпрыгнуть из седла, кубарем покатившись по земле. Сабля вылетела из рук, ремешок шлема до крови расцарапал кожу на шее. Святославич зашипел, торопливо нащупывая застежку и срывая шлем с головы. Вскочил на ноги. Оглянулся в поисках клинка, но, найдя его уже только в добрых десяти шагах от себя, выругался и нащупал на поясе рукоять ножа. Двое давешних берендеев, убирая луки и о чем-то возбужденно переговариваясь между собой, медленно спускались вниз по распадку навстречу одинокому спешенному противнику. Кажется, они спорили о том, кто из них заслужил право убить врага, завладеть его оружием, доспехами, и что там еще ценного может у него сыскаться.
Игорь судорожно сглотнул.
— Я кня... — начал было он, выпрямившись и возвышая голос, чтобы привлечь внимание неумолимо надвигающихся на него степняков.
Но закончить фразу ему было не суждено. Один из берендеев внезапно выпучил глаза, ухватился за торчащую из шеи черно-оперенную стрелу и начал медленно заваливаться в седле. Его товарищ испуганно отпрянул в сторону, вскинул собственный лук, ища взглядом давешнего русского. Но, не обнаружив у того в руках никакого оружия, на мгновение удивленно замер. И этого краткого мига оказалось вполне достаточно для того, чтобы новая, прилетевшая откуда-то из-за спины не менее самого степняка пораженного происходящим Игоря, стрела с треском лопающихся кольчужных колец вонзилась ему прямо в грудь. Берендей негромко всхрипнул и ткнулся лицом в холку своего коня.
— Ай, как хорошо получилось! Ну разве я не молодец? А, что скажешь, коназ?
Игорь поспешно обернулся на знакомый голос и в полнейшем недоумении уставился на небольшой, не более чем на двух человек, рыбацкий челнок, медленно выплывающий из камышей в каких-то трех-четырех саженях[18] от берега.
— Кончак?! Но откуда?...
Половецкий хан рассмеялся, опустил лук и сделал знак сидевшему подле него на веслах степняку остановиться. Челн замер.
— Не ты один, коназ, настолько умен, чтобы спасаться бегством, покуда твои батыры умирают ради тебя, — с холодной усмешкою заметил Кончак. — Но сын Атрака[19] все же немного умнее. — Он постучал костяшками по борту лодчонки. — У торков и берендеев быстрые кони. Но по воде им за мной не угнаться.
— Кончак! — Игорь поспешил к спасительному берегу. — Ты должен мне помочь. Мне нужно к Городцу! Как можно скорее!
— Но эта лодка не выдержит троих, — с деланным сожалением пожал плечами половец, покосившись на своего товарища. — Прости, коназ.
— Я хорошо заплачу тебе за твою помощь! — поспешно заверил его князь, почти по колено заходя в воду. От челна его отделяло уже не более двух саженей. А шум боя где-то позади звучал все ближе и ближе, грозя вот-вот перехлестнуть уже и в эту балку.
— Ты возместишь мне все дары коназа Святосляба, что мы с братом потеряли сегодня? — Кончак хищно прищурился. — Выкупишь из полона моих брата и сыновей? — усмехнулся он, наблюдая за тем, как мертвенная бледность набегает на лицо князя, только сейчас осознавшего, во что именно может обойтись ему эта услуга степного хана. — Их батыры, эти трусливые собаки, — Кончак презрительно сплюнул в воду, — что вернулись назад из погони за ворами поджав хвосты, видели, как они попали в лапы торков.
— Я-а-а... — растеряно протянул Игорь.
— Заплатишь... как это будет по-вашему?... виру[20] за смерть моих погибших воинов? — не обращая внимания не него, продолжил меж тем хан. — А может еще и за батыров моего брата? — усмехнулся он.
Святославич затравленно обернулся назад, туда, откуда уже столь отчетливо доносились звуки накатывающего на берег реки боя.
— Нет, — покачал головою Кончак и звонко цокнул языком. — Обещать ты можешь. Сейчас. Но обещанного не исполнишь. Такие обещания не исполняют.
Игорь рванул с шеи цепочку с нательным крестом.
— Целую кре...
— Обещания, данные грабителям, не исполняют! — вновь прервал его на полуслове хан, порывисто подавшись вперед, отчего челн опасно накренился и едва не зачерпнул воды. — Но я не хочу грабить тебя, коназ. Ты всегда был добр с сыном Атрака, — Кончак задумчиво погладил длинные отвислые усы. — Я хочу другую плату. Как у вас, урусов, говорится? У вас товар, у нас купец?
— Что? — непонимающе помотал головой Игорь.
— Только наоборот, — со смехом вдруг всплеснул руками степняк. — У тебя — сын. У меня — дочь.
— И все? — не веря своим ушам, переспросил князь. — Ты хочешь, чтобы кто-то из моих сыновей взял в жены твою дочь?
— Старший, — важно кивнул Кончак. — Он ведь уже скоро достигнет возраста мужчины?
— Да, — торопливо закивал Святославич. — Года через три-четыре...
— По рукам? — перебил его половец, снова наклоняясь вперед.
— Хорошо! Да будет так, — поспешил согласиться Игорь. — Но ведь лодка, — он ткнул пальцем в челнок, — ты сам сказал, она не выдержит...
Кончак резко выпрямился и стремительно провел невесть откуда возникшим у него в руке ножом по горлу сидевшего рядом с ним батыра.
— Троих, — закончил он за опешившего князя и легким толчком отправил фонтанирующее кровью тело слуги за борт. — Ты чего-то ждешь, коназ? — как ни в чем не бывало поинтересовался хан, ополаскивая клинок в воде и убирая его назад, за голенище сапога. — Может быть, их? — кивнул он куда-то за спину Игоря.
Но у того уже не было никакого желания оглядываться назад. Он и без того догадывался, что означает ставший совсем уж близким топот копыт и звон сабель. Вместо этого он решительно шагнул вперед, погружаясь в воду по пояс, по грудь, покуда не ухватился за липкий от свежей крови борт челна.
— Воистину, хан, тебя не зря прозвали «зла начальник»[21], — в полголоса заметил Игорь, принимая протянутую Кончаком руку. Ту самую, в которой только что был зажат нож.
Тот лишь громко рассмеялся и с силою рванул князя на себя.
#2Название: Смотрины (цикл «Наречённые»)
Автор: Даумантас
Бета: ghost-of-sun
Размер: мини, 2910 слов
Персонажи: князь Игорь, хан Кончак, Ефросинья Ярославна, Владимир Игоревич, Свобода Кончаковна, ОЖП - Тулай
Категория: джен
Жанр: юмор
Рейтинг: G
Краткое содержание: А что подумали о намерении Игоря и Кончака свести вместе своих детей их жены? Обрадовались ли они этой затее? И какова была первая встреча Владимира и его наречённой?
Примечание: Автор позволил себе вольность придумать оригинальные половецкие имена как для самой Кончаковны, так и для ее матери, одной из жен Кончака.
читать дальше
Новгород-Северский,
17 сентября 1180 г.
— И как это прикажешь понимать?!
— Ух, ё... — Игорь от неожиданности даже голову в плечи втянул. — Ты о чем, Евфросиньюшка? — озадаченно поинтересовался он, поворачиваясь к возникшей в дверях супруге. — И вообще, так ли приветствуют дома мужа после долгой отлучки?
Князь новгород-северский и в самом деле только-только переступил порог отчего терема. Ему немалого труда стоило испросить у Святослава Всеволодовича позволения на небольшую отлучку из Киева, чтобы повидать семью, да заодно проверить, как идут дела в собственном княжестве. Он едва не загнал лошадей, свою и гридей, почти не делая привалов на протяжении всей дороги от стольного града до Новгорода. И был крайне удивлен тем, что любимая супруга не вышла встречать его уже сенях[1]. Но утешил себя мыслью о том, что он и в самом деле появился слишком уж поспешно, опередив любые слухи о своем возвращении, и та попросту не успела оторваться от каких-то своих важных, не иначе как связанных с ведением княжеского хозяйства, дел, чтобы поприветствовать его. А потому поспешил отдать распоряжение о том, чтоб приготовили баню, накрыли стол господину да отрокам его в гриднице[2], и сам направился пока в верхние, их с женою, покои. Перевести дух с дороги да подождать супругу.
И только он успел взяться за один сапог, чтоб стащить его с ноги, как вдруг...
— Ну здравствуй, сокол мой ясный, — с отчетливо читающейся в голосе издевкой пропела Евфросинья и, затворив за собою дверь, быстрым шагом прошла через горницу к так и застывшему на лавке подле окна мужу с наполовину снятым сапогом в руках. Уперев руки в бока, наклонилась к нему и буквально прошипела: — Я еще раз спрашиваю, это как понимать? Что это за слухи о том, что ты летом, ну, когда вас, олухов царя небесного, у Долобского озера как щенят разметали, якобы, просватал за нашего Владимира дочку этого окаянного Кончака? Чтоб ему, бирюку драному, пусто было!
— А-а-а, ты об этом, — протянул Игорь, таки сдергивая сапог. Ну в самом деле, не вечно же ему за него держаться. Пусть и при родной жене. Все одно глупо как-то. — Так то правда, — кивнул он. — Тут ведь как оно полу...
— Тебя, остолопа, у Долобска что, по головке хорошо приложили? — перебила его супруга, довольно-таки бесцеремонно трижды постучав Игоря по лбу. — Ты чем вообще думал, когда такое агарянину[3] поганому обещал?
Игорь насупился. Отложил сапог на лавку.
— Он мне жизнь спас. — Замялся. — Ну, по крайней мере, свободу мою точно. Сама подумай, какой бы выкуп затребовал за меня Рюрик, попади я ему в руки?
— Ага, — насмешливо кивнула Ефросинья, — а так ты всего лишь сыном расплатился. А меж тем, с Рюриком вы сейчас уже и вовсе в мире. Они со Святославом твоим теперь Киев на двоих делят. И тебя б по случаю примирения такого, уж всяко, на волю отпустили бы безо всякого выкупа.
— Кто мог знать тогда, как оно повернется? — огрызнулся князь. — Да и неизвестно еще, как бы оно обернулось, окажись я в аманатах[4] у Рюрика. Может, и не пошел бы он на мировую со Святославом, возомнив, что вот-вот, еще чуть-чуть, и сомнет нас вовсе, и будет Киев его! — отрезал он.
— Да к ляду[5] ваш Киев! — всплеснула руками жена. — Но на кой мне тут сдалась эта твоя дикарка? Вот что я буду с ней делать?
— Ну, не ты, а Владимир, — немного растерянно пробурчал Игорь. — А ты научишь ее всем премудростям, что должна знать настоящая жена русского князя...
— Ага. Щаз! — фыркнула Ефросинья. — Ты вообще с этими половчанками, не теми девками, с которыми вы, герои наши, балуетесь, когда какой-нибудь кош в степи накроете, — княгиня презрительно скривила красивые полные губы, — а с настоящими хатунями[6], теми, что из ханских шатров вышли, дело имел?
Князь пожал плечами.
— Нет. Но мало, что ли, этих половчанок по княжеским да боярским теремам сидит? У тебя самой, к слову, — вскинулся он, — бабка из половцев была! Аепина[7] дочка.
— Во-о-от, — с ехидцей протянула супруга и, опасно так прищурившись, спросила: — А ты с моей бабкой когда-нибудь встречался?
— Нет, спасибо, с меня и тещи хватило, — отведя взгляд, буркнул Игорь, едва удерживаясь от того, чтобы добавить — "и тебя тоже".
— То-то же! — торжествующе заключила Ефросинья. — А я хорошо помню, как она к нам в Галич приезжала. И знаешь, чему она меня в свои редкие наезды учила?
— Бисером вышивать, — наугад ляпнул Игорь, заранее зная, что все равно не угадает, и что правильный ответ ему на самом деле вряд ли понравится.
— На лошади скакать да с седла из лука стрелять! — отрезала княгиня. — И лет ей самой тогда уже, — она вновь стремительно склонилась к мужу, — за пятый десяток перевалило.
Игорь задумчиво покосился в маленькое забранное цветным византийским стеклом окошко.
— Ну ладно, не преувеличивай, — наконец проворчал он. — Ты на самом деле еще ровным счетом ничего не знаешь об этой девчонке. Да и вообще... — прищурился князь, словно пытаясь разглядеть что-то в далекой дали. — Кто его знает, как оно обернется? Степные ветры переменчивы. Сегодня половцы Кончака нам друзья. А завтра... И о браке-то речь пока еще вовсе не идет. Не раньше, чем Владимиру хотя бы пятнадцать исполнится. Еще все может измениться.
— Хм! — княгиня вновь уперла руки в бока, сверху вниз взирая на супруга. — Ну если только.
— Но смотрины провести мы обязаны, — сказал, словно отрубил, Игорь. — Я уже назначил время и место. Пусть дети встретятся, поглядят друг на друга, познакомятся. А выйдет ли из этого что-нибудь иль нет... — он неопределенно покрутил в воздухе пальцами. — Время рассудит.
— Посмотрим, как оно рассудит, — дернула носиком Ефросинья и, развернувшись на месте, направилась прочь из горницы. — Про баню только не забудь, — не оборачиваясь, напомнила она уже на выходе, — а то остынет, как в прошлый раз.
И вышла прочь.
Князь какое-то время молча взирал на захлопнувшуюся за супругой дверь. Затем перевел взгляд на одинокий сапог на левой ноге и, ни к кому конкретно не обращаясь, пробормотал:
— А сапоги с мужа, только-только с дороги, снять?
Ханская ставка на устье Тора[8].
Тот же день.
— Если бы взглядом можно было убивать... — задумчиво протянул Кончак, отхлебнул вина из окованной золотом чаши и, хитро прищурившись, покосился в дальний конец противоположной, женской стороны юрты, откуда на него обиженно взирала стопка разноцветных подушек.
В ответ послышалось громкое фырканье и негромкое мелодичное позвякивание.
— Я с тобой не разговариваю! — буркнули подушки.
— Это заметно, — с делано-серьезным видом кивнул хан и снова пригубил вина. Заодно и пригнувшись, чтобы запущенный в него сапожок из мягкой кожи пролетел по-над головой.
— А что, прикажешь мне радоваться? — Над одной из подушек показалась верхушка высокого головного убора, увенчанного золотыми подвесками.
— Еще раз тебе повторяю, — устало вздохнул Кончак, потянувшись к стоявшему перед ним на невысоком резном столике блюду с фруктами. — Никто не собирается забирать у тебя твою Юлдуз. — Отправил горсть изюма в рот. — Пока. Она просто съездит на эти... как они там у урусов называются? А, да, смотрины! — Последнее слово на чужом языке хан выговорил уже по слогам. — А свадьбу сыграем позже, — успокаивающе махнул он рукою, — года через три-четыре. Когда они оба еще немного подрастут.
— Не хочу! — возмущенно звякнули подвески. — Не хочу, чтобы моя звездочка[9] уезжала от меня! Ни сейчас, ни потом!
Кончак поморщился. Должно быть, персик попался неспелый.
— Женщина! Не будь глупой. Любая дочь рано или поздно вырастает и покидает отцовскую юрту, переходя под кров своего мужа. Ты сама...
— А я не хочу! — стояли на своем подушки, стискиваемые изящными тонкими пальчиками со множеством унизывающих их перстней. — Зачем нам этот урус-коназ? Пусть лучше будет один из твоих беков! Или их сыновей. И Юлдуз всегда будет здесь, в твоей ставке, рядом с нами!
— Ага, — насмешливо хмыкнул хан, — чтоб ты каждый день совала свой нос в их юрту? Какой дурак согласится?
Еще один сапожок врезался в обтянутую хорасанским ковром стену за спиною Кончака.
— А ты прикажи! Хан ты или не хан?
— Э, не-е-ет, — покачал головою тот. — Приказать батырам идти на смерть, я еще могу. Но это...
Ворох подушек внезапно рассыпался, и супруга хана гордо, насколько это было возможно босиком, выступила на середину юрты. Не совсем, правда, на середину. Но к одному из двух опорных столбов юрты — бакана.
— Ты насмехаешься надо мной, хан, только лишь потому, что я не могу родить тебе сына? — требовательно вопросила Тулай, младшая, но вот уже многие годы неизменно остававшаяся любимой из жён Кончака. — А одних только дочерей? — Пальцы женщины скользнули по зарубкам на ближайшем бакана, традиционно отмечающим факт рождения очередного ребенка в юрте, своды которой он поддерживает. По четырем самым верхним.
— Которые, к тому же, почти всегда умирают еще в детстве, — проворчал Кончак, заглядывая на дно чаши с вином.
Ногти Тулай царапнули зарубки.
— Я обязательно рожу тебе сына, мой хан! — гордо вскинув голову, с вызовом в голосе заявила она и топнула босой ножкой. — И не одного! Лучших батыров в Дешт-ы Кыпчак[10]...
— А пока, — прервал ее Кончак, отставляя в сторону пустую чашу, — Юлдуз будет готовится к замужеству с урусским коназом. И ты, — он ткнул пальцем в слегка поникшую после последних его слов женщину, — как можно скорее найдешь среди урусских рабынь, что есть в нашей ставке, ту, что станет все это время учить ее языку и обычаям своего народа. Нехорошо будет, — развел хан руками, — если в день свадьбы, тем более ночью после, она не сможет и словом обмолвиться со своим мужем. А уж как вести его хозяйство...
— Пусть так! — качнула головою Тулай, вновь заставляя звенеть подвески на своей высокой шапке. — Но только попробуй взять себе еще одну жену! — внезапно сменила она тему. — Ты клялся мне, хан!
— Да, да, — улыбнулся Кончак, снизу вверх взирая на разгоряченно, словно загнанная лошадь, раздувающую ноздри супругу. — Помню. Да и кто теперь согласится-то взойти ко мне ложе? — вздохнул с притворной скорбью. — Хотя бы даже наложницей. После печальной судьбы Эсен-бике... — Тулай вздрогнула, как от удара, щеки ее подернулись румянцем. — Янсылу, — продолжал Кончак, словно бы ничего не замечая. — Той огненноволосой девы из Романии[11]... я так и не успел научиться выговаривать ее ужасное имя... Прекрасной Сарыгюль. И, конечно же, — хан воздел руки к небу в молитвенном жесте, — несчастной Бельгин.
— Я... — голос Тулай ощутимо дрогнул, взгляд скользнул куда-то в сторону. — Я здесь совершенно не при чем! Это все ложь и наветы!
— Ну да, — уже без всякого лишнего наигрыша криво усмехнулся Кончак, отправляя в рот несколько отборных виноградин. — Мне-то не рассказывай...
Путивль,
8 октября 1180 г.
— А волосы у нее какого цвета?
— Не знаю. Черные, наверное.
— А глаза?
— Не знаю. Черные?
— А зубы?
— Не знаю! Чер... Тьфу ты!
— А нос больше моего или...
— Не знаю! Я ее не видел!
— А она точно не уродина?
— Нет, не уродина!
— А откуда ты знаешь? Ты же ее не видел. Сам сказал!
Игорь Святославич удивленно воззрился на довольно улыбающегося — еще бы, подловил отца, паршивец — сына и помотал головою.
— Владимир, — князь постарался подпустить в голос больше строгости, - хватит баловаться. Они и так уже в Путивле. Сам слышал трубы от городских ворот. Сейчас их проводят до детинца. Они поднимутся сюда, к нам, и ты сам ее увидишь. И какие у нее волосы. И какие у нее глаза, зубы... Тьфу, пропасть!
Новгород-северский князь и его десятилетний, только сегодня перешагнувший этот маленький рубеж и с сегодняшнего же дня величающийся князем путивльским, сын поджидали дорогих гостей на третьем этаже княжеского терема. В просторной, богато убранной восточными коврами и звериными шкурами горнице с выходом на гульбище — опоясывающий весь дворец по окружности балкон. Личных покоях путивльских князей. Вот только если сам Игорь восседал, закинув ногу на ногу и задумчиво подперев голову кулаком, на высоком резном стуле, не иначе как епископском иль митрополичьем троне, похищенном из византийского храма, разграбленного предками князя в давние языческие времена. То маленький Владимир напротив неустанно носился туда-сюда по горнице, демонстрируя явный избыток энергии и полнейшую беззаботность. То влезет на широкий, покрытый цельной медвежьей шкурой и служащий кроватью, сундук у противоположной стены. То попытается вскарабкаться на спинку отцовского кресла, цепляясь за торчащие из нее то тут, то там головы ангелов и святых. То ошивается под дверью, прислушиваясь, не доносятся ли из-за нее приближающиеся шаги. А то и вовсе упорхнет на гульбище, и только каблучки маленьких сапог княжича стучат уже где-то на той стороне терема. Игорь лишь беззвучно переводил дух в эти краткие моменты. Все-таки в последние годы он слишком мало проводил времени с семьей и совсем отвык от детей.
В дверь негромко постучали. Затем она слегка приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась голова дворского[12] Самуила.
— Приехали, княже, — доложил управитель. — Поднимаются. Людей ихних, как велели, в гридницу проводили. Стол им накрыли. Наши отроки, правда, косятся...
Игорь раздраженно махнул рукою.
— Понял! — дворский, все так же маяча в проеме меж дверью и косяком одной лишь головою, поспешно согнулся в низком поклоне. Козлиная бородка его едва не коснулась порога. — Самолично прослежу, чтоб никто гостей наших не задирал. — Голова на миг пропала, когда хозяин ее обернулся назад в коридор, и тут же появилась вновь. — Идут! — торопливым шепотом сообщил он и вновь, на этот раз уже насовсем, исчез, прикрыв за собою дверь. Так что попытка княжича Владимира пнуть ту ногою, что б прищемить ею голову старого боярина, не увенчалась успехом.
— Володя! — сурово окликнул сына Игорь и пристукнул кулаком по подлокотнику. - Живо иди сюда!
Юный князь громко шмыгнул носом. Напустил на себя важный вид и, сложив руки за спиною, нарочито медленным шагом направился к отцу. Игорь Святославич поймал приближающегося сына за плечо, разворачивая его лицом к двери. Наклонился к самому уху и зашипел:
— Только посмей ее обидеть или еще какую из своих шуток с ней выкинуть! Не посмотрю, что на тебя уже княжескую шапку одели. Выпорю как...
Договорить, впрочем, он уже не успел. Дверь в горницу безо всякого ненужного стука и прочих деликатностей резко распахнулась, и на пороге возникла кряжистая фигура Кончака.
— Нет, ну вот зачем так высоко строить? — громогласно поинтересовался хан, засовывая большие пальцы рук за широкий наборный пояс и цепким взглядом окидывая сразу всю комнату. — Зачем от земли отрываться? А, коназ Ыгор? — степняк, в общем-то более чем сносно изъяснявшийся на русском, все же позабыл о смягчении на конце имени русского князя. — Я обычно за день столько пешком не хожу, сколько сегодня тут по твоим лестницам прошел.
— Высоко? — немного опешил от столь неожиданной темы для начала разговора Игорь. — Вообще-то, там, — он ткнул пальцем в потолок, — еще две клети[13]. И голубятня над всем этим.
Кончак немного опасливо покосился вверх, словно раздумывая, не обрушится ли все это ему на голову?
— В юрте лучше, — покачал он головою.
— Дядь, а ты настоящий? — внезапно встрял в разговор до того стоявший подле отца с разинутым ртом и молча взирающий на первого виденного им половца княжич Владимир.
Хан перевел взгляд на мальчишку, хмыкнул, вздернул вверх густые черные брови и вдруг оглушительно расхохотался. Да так, что ладонь Игоря, вот-вот готовая отвесить сыну звонкий подзатыльник, так и застыла в воздухе в двух вершках от цели.
— И чё ты ржешь-то как конь? — обиженно буркнул Владимир, и в этот раз отцовская оплеуха таки настигла его. — Ой!
— Да, Ульдемир-оглан[14], — отсмеявшись наконец, ответствовал Кончак. — Настоящий. — Он наклонился вперед и подмигнул княжичу. — Хочешь потрогать?
Владимир опасливо покосился на отца, но взгляд того красноречивее любых слов предупреждал его поостеречься и дальше вести себя повежливее с важным гостем. А потому он лишь досадливо потер затылок и исподлобья уставился на продолжающего улыбаться хана.
— А ведь у меня для тебя кое-что есть, молодой коназ, — Кончак добродушно кивнул и, покосившись куда-то вниз и за спину, позвал: — Юлду-у-уз.
Маленькая, выглядывающая из отороченного рыжей лисицей рукава, ладошка легла на ножны отцовской сабли. Затем показалась островерхая, синяя, с белой аппликацией и шитая золотой нитью войлочная шапка с лисьим же околышем. Сверкнули живые черные глаза. Раз-другой хлопнули ресницы, и владелица их вновь поспешила скрыться за спиною хана.
Кончак вновь рассмеялся, обернулся и, поймав негромко пискнувшую девочку за ворот теплого богато расшитого халата, твердой рукою представил ее пред очи новгород-северского князя и его сына.
— Моя дочь, — гордо сообщил хан. — Юлдуз.
Он отпустил воротник дочери, и та, ойкнув, принялась одергивать халат и поправлять чуть сбившуюся на лоб шапочку.
— Вот и замечательно! — Игорь поспешно хлопнул обеими ладонями по подлокотникам и рывком поднялся из кресла. — Приветствую юную хатунь. — Князь шагнул было к девочке, но та испуганно отшатнулась от него, впечатавшись спиною в стоявшего позади отца. — А это, — он притянул к себе княжича и легонько подтолкнул его в сторону девочки, — мой сын Владимир.
Дети молча замерли друг напротив друга. А затем, не сговариваясь, одновременно подняли вверх головы, вопрошающе уставившись на своих отцов. Мол, и что дальше?
— Э-э-эм, — растерянно протянул Игорь Святославич. — Думаю, нам с тобою, тестюшка, лучше ненадолго оставить их одних, — нашелся он. — Без нас, взрослых, дети быстрее сойдутся. — Посмотрел на сына. — Владимир, будь гостеприимным хозяином. Помни, что ты теперь князь путивльский. — И внезапно закончил: — Поиграйте во что-нибудь с Юлдуз.
Мальчик озадаченно уставился на отца, но тот уже перевел взгляд на хана:
— А нам с тобою, тестюшка, тоже найдется, что обсудить, пока дети тут знакомятся. — Кивнул в сторону выхода на гульбище. — Тут прекрасный вид на город. Давай прогуляемся.
— Как скажешь, коназ, — усмехнулся Кончак и двинулся следом за Игорем.
Уже проходя мимо Владимира, он на мгновение остановился и, положив тому руку на плечо, вновь подмигнул мальчишке, быстро прошептав:
— Будь осторожен, Ульдемир-оглан. — Прицокнул языком, покосившись на свою дочь: — Горячая кровь! — И с этими словами скрылся на гульбище.
Владимир проводил хана взглядом и повернулся к своей наречённой невесте, продолжающей молча, из-под сползшей почти на нос шапки, изучать жениха. Повисла напряженная тишина.
— Кхм! — наконец, не выдержав, кашлянул княжич. — Так ты, — он подался чуть вперед, — Юл... как там тебя?
Ответом ему была тишина да пристальный немигающий взгляд.
Мальчишка почесал в затылке. Ткнул пальцем себя в грудь и громко произнес:
— Владимир!
Палец уперся в грудь девочки.
— Юл... дыс?
Тишина.
— Ты вообще по-русски понимаешь? — требовательно поинтересовался Владимир, беря девочку за рукав и пытаясь легонько ее встряхнуть.
Внезапно оживший взгляд пронзительно-черных глаз метнулся к руке мальчика, затем к его лицу, а в следующий миг острый мысок сапожка вонзился прямо под колено не успевшего ничего сообразить княжича. Владимир вскрикнул, запрыгал на одной ноге, и столь же стремительный, как и предыдущий пинок, удар маленького кулачка прямо в лоб с легкостью опрокинул его на пол. Неуловимо преобразившаяся хатунь горделиво подбоченилась, высоко вздернув носик, и, старательно подбирая слова на незнакомом языке, выговорила не иначе как заранее выученную фразу:
— Не твоя пока. Не замай!
Но ладно. Начнем по-порядку. То бишь с "Нареченных".
#1
Название: Сговор (цикл «Наречённые»)
Автор: Даумантас
Бета: ghost-of-sun, NikaDimm
Размер: мини, 2280 слов
Персонажи: князь Игорь, хан Кончак
Категория: джен
Жанр: история
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: 1180 год, битва у Долобского озера, спасаясь бегством после разгрома, Игорь и Кончак оказываются вдвоем в одной лодке. Не в тот ли день между ними был заключен сговор о помолвке их детей, что и позволило летописцу позже называть Кончака сватом Игоря?
Предупреждение: спойлерУбийство персонажа (ОМП)
Примечание: спойлерВ 1180 г. черниговский князь Святослав Всеволодович с помощью половцев ханов Кончака и Елтоута захватил киевский великокняжеский стол. Однако его оппонент, смоленский князь Рюрик Ростиславич, продолжал удерживать южную часть Киевской земли и владения Черных Клобуков в Поросье. Не желая отпускать от себя своих половецких союзников, Святослав расположил их на левом берегу Днепра, напротив Киева, у Долобского озера, придав им для усиления полк Игоря Святославича, князя новгород-северского. Однако из-за беспечности русско-половецкого войска, даже не выставившего дозоров, на рассвете одного из дней Игорь и половцы были опрокинуты внезапной атакой полков Рюрика и Черных Клобуков. Из всех предводителей союзной рати избегнуть смерти и пленения удалось лишь Игорю Святославичу и хану Кончаку, бежавшим с поля боя сам-друг в одной лодке.
Для лучшего представления о месте действия - Карта Киева IX-XIII вв. с окрестностями. На ней есть все упоминаемые в тексте топонимы.
читать дальше
Сговор
Игорь же видѣ въ Половцѣ побѣженъı
и тако с Кончакомъ въскочивша в л̑одью
бѣжа на Городѣць къ Черниговоу.
Ипатьевская летопись, лето 6688-е.
и тако с Кончакомъ въскочивша в л̑одью
бѣжа на Городѣць къ Черниговоу.
Ипатьевская летопись, лето 6688-е.
— Надо бежать, княже. Бежать надо!
Игорь в ответ лишь нервно дернул щекою да сильнее стиснул в ладонях поводья. Как? Как это могло произойти? Что за нелепое стечение обстоятельств! Сначала эти болваны, Кончак с Елтоутом[1], пренебрегли очевидной необходимостью выставить на ночь караулы вокруг своей стоянки у Долобского озера[2]. Поразительная беспечность для тех, кто сам привык пробавляться внезапными набегами и грабежом! Из-за чего и проворонили нагрянувших уже под самое утро «своих поганых»[3] Рюрика Ростиславича. Тех и было-то с полсотни, не более. Так, горстка смельчаков, вихрем промчавшаяся сквозь погруженный в безмятежный сон половецкий кош[4] по направлению к ханскому обозу. И тут же рассыпавшаяся по нему, поспешно вспарывая тюки с тканями да набивая за пазуху чабаньих халатов мелким скарбом. Но большей частью просто роняя наземь и втаптывая копытами своих лошадей в грязь все то, чем новый великий князь киевский Святослав Всеволодович расплатился со своими степными союзниками за помощь в добывании великокняжеского стола.
Затем очнувшиеся ото сна половцы таки обрушились на наглых воришек. Самых жадных и неразборчивых в добыче, а потому чрезмерно отягощенных награбленным и уже не способных угнаться за своими более осторожными товарищами, даже успели настичь всего в каких-то трех-четырех перестрелах[5] от подвергшегося разгрому обоза и тут же, на месте, изрубить в куски. А, завидев в отдалении смутно различимую в предрассветном тумане, но совершенно отчетливо надвигающуюся на союзный лагерь со стороны Витичевского брода[6] человеческую массу, к коей и гнали своих лошадей уцелевшие беглецы, все еще одержимые гневом и горячкой первого боя половцы беспорядочной толпой устремились на неведомого врага. Впереди орды на длинноногом кауром жеребце мчался полуодетый хан Елтоут, размахивая саблей и раскатистым басом призывая за собою отважных батыров[7]. Напрасно только-только проснувшийся в своем стоявшем чуть в отдалении от коша «поганых» лагере и теперь поспешно облачающийся в доспехи Игорь Святославич рассылал нарочных[8] к половецким ханам и бекам[9] с требованием остановиться, вернуться в становище, собрать своих людей в единый кулак. Им удалось найти лишь Кончака, единственного не поддавшегося общей сумятице и пытавшегося наладить хоть какой-то порядок среди тех немногих из степняков, что не оказались увлечены общим безумным порывом в погоню за грабителями.
А потом на востоке, над тянущимся до самого Трубежа сумрачным бором, вспыхнули первые лучи восходящего солнца. И огненный шар начал свое неспешное восхождение на небосвод, окрашивая багрянцем вздымающиеся на противоположном берегу Днепра Киевские горы. Туман рваными клочьями пополз с высоких прибрежных холмов вниз к озеру. И следом за ним рваными брызгами из укрытых длинными тенями распадков и балок вылетели теперь уже сами спасающиеся бегством половцы. Игорю оставалось лишь до боли стиснуть зубы и безмолвно шевелить губами, про себя считая вырастающие то там, то тут стяги русских дружин, пытаясь хотя бы примерно определить, сколько полков бросил против него Рюрик.
— Три, — вслух озвучил мысли князя стоявший подле его стремени воевода Сновид Елисеич. — Три полка, не меньше. Два князя с дружинами. Трое или четверо больших воевод. И Черные Клобуки[10], — палец в кольчужной перчатке ткнул в лаву всадников, преследующих степных союзников новгород-северского князя. — Бунчуки я точно вижу.
— Не выдюжим, княже! — вновь напомнил о себе первый голос.
Звякнула упряжь. Стоявший до того на полкорпуса позади князя всадник выдвинулся вперед.
— Кончака сейчас свои же сомнут, — зло прокаркал боярин Слуды, кивая вниз, на рыхлый строй половецкой конницы, поспешно пытающейся прикрыть потянувшийся в надежде на защиту в сторону лагеря северян обоз с ханским добром. — А торки дорежут. И останемся мы с одним полком против трех. Если не больше. — Он задумчиво посмотрел на вырисовывающиеся вдали очертания вражеской рати. — Не время для пустой гордости, князь. Дружину ты уже не спасешь. Но себя, — боярин встретился взглядом с князем, — спасти обязан.
Костяшки пальцев Игоря побелели.
— Боярин дело говорит, — рассудительно кивнул Сновид Елисеич, оборачиваясь к князю и беря его лошадь под уздцы. — Сколько ни есть, но мы их задержим. А ты, княже, скачи с гридями[11] к Черторыю[12] и далее на Городец[13]. Там нас и ждите... — Старый воевода грустно усмехнулся и потрепал коня своего господина по холке. — Тех, кто уцелеет. Стяг княжеский только оставьте. Чтоб, значит, там — взмах руки в сторону противника, — не сразу распознали.
Игорь со свистом втянул в себя воздух, широко, словно норовистый жеребец, раздувая ноздри. Потянул поводья на себя и в сторону. Нашел глазами поспешно вытянувшегося под взглядом князя в седле Олексу Коснятича, старшего над княжескими гридями. И, коротко взмахнув плеткой, бросил свою лошадь вниз по северному склону холма, занятого лагерем новгород-северского полка.
— Уходим!
— Ну вот и хорошо, — еще успел он расслышать гулко катившийся ему вслед голос воеводы Сновида. — А мы, братцы, тут пока постоим. Встретим гостей дорогих. Да досыта напоим. Так ведь, боярин? А, ну-ка...
Встречный ветер яростно хлестал князя по лицу. Роса, обильно летевшая из-под копыт вырвавшихся чуть вперед дружинников, пробила кольчугу не хуже дождя, смочив надетый второпях прямо поверх голого тела стеганый поддоспешник и простые холщовые штаны. Холод пока еще лишь самыми кончиками длинных ледяных пальцев царапал тело князя. Но с каждым новым поприщем, преодолеваемым беглецами, он все увереннее и увереннее запускал свои когти в промокшую до нитки жертву.
«Почему?! Почему я не предусмотрел этого? — не обращая внимания на холод и мокрую одежду, гневно вопрошал сам себя Игорь, нахлестывая коня. — Почему не выставил дальние дозоры? Положился на Кончака с братом... Дурак! Глупец! Теперь плати за это! Хотя... — шпоры сильнее, чем следовало бы, вонзились во взмыленные бока лошади, — платишь все равно не ты! Платят твои люди... глупец!»
Они появились внезапно. И как будто бы сразу отовсюду. И справа и слева. И, что самое страшное, спереди. Мгновенно разворачиваясь лавой[14] и отрезая северянам все пути для бегства.
— Берендеи! — крикнул кто-то.
Впрочем, Игорь и без того уже прекрасно распознал реющие над всадниками бунчуки и прапорцы[15]. Значит, Рюрик бросил в бой не одних только торков. Святославич прорычал что-то нечленораздельное и рванул из ножен саблю.
— На прорыв! — почти над самым его ухом взревел Коснятич, приподнимаясь в стременах. — Копья опустить! Плотнее! Плотнее! — Быстрый взгляд вправо, на князя. — Княже, — уже тише проговорил он, — как только прорвемся, уходи к реке, в камыши. — Поймал взгляд вскинувшегося и уже открывшего было рот, чтобы что-то сказать, Игоря. — Так надо! — отрезал он и, покачав головой, добавил: — Их слишком много.
Сбившиеся плотным строем, стремя к стремени, и ощетинившиеся сверкающими в лучах восходящего солнца навершиями копий черниговцы летели в самый центр полукругом охватывавшей их лавы степняков. Щелкнули тетивы луков. Один из отроков[16] новгород-северского князя с коротким вскриком вылетел из седла, мгновенно исчезнув в высокой траве. Еще по меньшей мере двое, раненые, припали к гривам своих лошадей. Но хуже всего — пали сразу четверо коней, пораженных стрелами берендеев. Подминая под себя всадников, кувыркаясь и брыкаясь. Вынуждая отряд раздаться в стороны, чтобы не споткнуться о бьющихся в агонии животных. Потеряв при этом единство строя, скорость и силу копейного удара.
А в следующий миг раздался треск ломающихся копий, лязг и звон первых ударов стали о сталь. Черные Клобуки Рюрика Ростиславича, вопреки своему обыкновению, отнюдь не пытались избежать лобового столкновения с русскими дружинниками и, похоже, намеревались сделать все возможное для того, чтобы задержать черниговцев, покуда их товарищи справа и слева не замкнут окончательно кольцо окружения. Настал миг ада.
— Ах-харг! — коротко выдохнул Олекса Коснятич, широко с оттягом полоснув саблей по лицу противника, едва-едва мелькнувшего в на миг образовавшемся прямо перед Игорем разрыве в кольце его дружинников. Обернулся. Взмахнул клинком над самой головой оторопевшего князя, парируя чей-то удар. И не успел вскинуть щит, чтобы принять на него удар копья слева.
Отроки, дравшиеся перед Игорем, внезапно раздались в стороны, и его взгляду открылось чистое, свободное от врагов, поле. По инерции его вынесло вперед. Единственного, сумевшего прорваться из вскипающего позади адского котла сечи.
— К реке! — донесся до него откуда-то из этой мешанины людей, коней и стали голос Коснятича. — К ре...
Игорь яростно пришпорил скакуна, вновь бросая его в галоп, одновременно все сильнее оттягивая поводья влево, к видневшейся в отдалении протоке. Пригнулся в седле, уклоняясь от взмаха чекана[17], пронесшегося мимо него степняка, и чиркнул кончиком сабли круп его лошади. Донесшееся уже из-за спины надсадное ржание и отчаянный крик погребенного под собственным конем человека сообщили ему о том, что по крайней мере этого преследователя можно было больше не опасаться. Впрочем, этот берендей, увы, оказался не единственным, обратившим внимание на одинокого всадника, пытающегося скрыться с поля боя. Оглянувшись, прежде чем исчезнуть в ведущем вниз, к берегу Черторыя, распадке, Игорь заметил по меньшей мере еще двоих преследователей, устремившихся вслед за ним.
— Проклятье!
Длинная пологая балка под довольно крутым углом спускалась прямо к самой воде, к разрыву в густых зарослях ивняка и камыша, окаймлявших берег. Игорь преодолел уже более половины расстояния, отделявшего его от спасительной реки, когда раздался свист стрел. Одна прошла по-над головою князя, едва не задев флажок-еловец на его шеломе. Зато вторая вонзилась точно в правый бок лошади. Князь едва успел выдернуть ноги из стремян вставшего на дыбы жеребца и выпрыгнуть из седла, кубарем покатившись по земле. Сабля вылетела из рук, ремешок шлема до крови расцарапал кожу на шее. Святославич зашипел, торопливо нащупывая застежку и срывая шлем с головы. Вскочил на ноги. Оглянулся в поисках клинка, но, найдя его уже только в добрых десяти шагах от себя, выругался и нащупал на поясе рукоять ножа. Двое давешних берендеев, убирая луки и о чем-то возбужденно переговариваясь между собой, медленно спускались вниз по распадку навстречу одинокому спешенному противнику. Кажется, они спорили о том, кто из них заслужил право убить врага, завладеть его оружием, доспехами, и что там еще ценного может у него сыскаться.
Игорь судорожно сглотнул.
— Я кня... — начал было он, выпрямившись и возвышая голос, чтобы привлечь внимание неумолимо надвигающихся на него степняков.
Но закончить фразу ему было не суждено. Один из берендеев внезапно выпучил глаза, ухватился за торчащую из шеи черно-оперенную стрелу и начал медленно заваливаться в седле. Его товарищ испуганно отпрянул в сторону, вскинул собственный лук, ища взглядом давешнего русского. Но, не обнаружив у того в руках никакого оружия, на мгновение удивленно замер. И этого краткого мига оказалось вполне достаточно для того, чтобы новая, прилетевшая откуда-то из-за спины не менее самого степняка пораженного происходящим Игоря, стрела с треском лопающихся кольчужных колец вонзилась ему прямо в грудь. Берендей негромко всхрипнул и ткнулся лицом в холку своего коня.
— Ай, как хорошо получилось! Ну разве я не молодец? А, что скажешь, коназ?
Игорь поспешно обернулся на знакомый голос и в полнейшем недоумении уставился на небольшой, не более чем на двух человек, рыбацкий челнок, медленно выплывающий из камышей в каких-то трех-четырех саженях[18] от берега.
— Кончак?! Но откуда?...
Половецкий хан рассмеялся, опустил лук и сделал знак сидевшему подле него на веслах степняку остановиться. Челн замер.
— Не ты один, коназ, настолько умен, чтобы спасаться бегством, покуда твои батыры умирают ради тебя, — с холодной усмешкою заметил Кончак. — Но сын Атрака[19] все же немного умнее. — Он постучал костяшками по борту лодчонки. — У торков и берендеев быстрые кони. Но по воде им за мной не угнаться.
— Кончак! — Игорь поспешил к спасительному берегу. — Ты должен мне помочь. Мне нужно к Городцу! Как можно скорее!
— Но эта лодка не выдержит троих, — с деланным сожалением пожал плечами половец, покосившись на своего товарища. — Прости, коназ.
— Я хорошо заплачу тебе за твою помощь! — поспешно заверил его князь, почти по колено заходя в воду. От челна его отделяло уже не более двух саженей. А шум боя где-то позади звучал все ближе и ближе, грозя вот-вот перехлестнуть уже и в эту балку.
— Ты возместишь мне все дары коназа Святосляба, что мы с братом потеряли сегодня? — Кончак хищно прищурился. — Выкупишь из полона моих брата и сыновей? — усмехнулся он, наблюдая за тем, как мертвенная бледность набегает на лицо князя, только сейчас осознавшего, во что именно может обойтись ему эта услуга степного хана. — Их батыры, эти трусливые собаки, — Кончак презрительно сплюнул в воду, — что вернулись назад из погони за ворами поджав хвосты, видели, как они попали в лапы торков.
— Я-а-а... — растеряно протянул Игорь.
— Заплатишь... как это будет по-вашему?... виру[20] за смерть моих погибших воинов? — не обращая внимания не него, продолжил меж тем хан. — А может еще и за батыров моего брата? — усмехнулся он.
Святославич затравленно обернулся назад, туда, откуда уже столь отчетливо доносились звуки накатывающего на берег реки боя.
— Нет, — покачал головою Кончак и звонко цокнул языком. — Обещать ты можешь. Сейчас. Но обещанного не исполнишь. Такие обещания не исполняют.
Игорь рванул с шеи цепочку с нательным крестом.
— Целую кре...
— Обещания, данные грабителям, не исполняют! — вновь прервал его на полуслове хан, порывисто подавшись вперед, отчего челн опасно накренился и едва не зачерпнул воды. — Но я не хочу грабить тебя, коназ. Ты всегда был добр с сыном Атрака, — Кончак задумчиво погладил длинные отвислые усы. — Я хочу другую плату. Как у вас, урусов, говорится? У вас товар, у нас купец?
— Что? — непонимающе помотал головой Игорь.
— Только наоборот, — со смехом вдруг всплеснул руками степняк. — У тебя — сын. У меня — дочь.
— И все? — не веря своим ушам, переспросил князь. — Ты хочешь, чтобы кто-то из моих сыновей взял в жены твою дочь?
— Старший, — важно кивнул Кончак. — Он ведь уже скоро достигнет возраста мужчины?
— Да, — торопливо закивал Святославич. — Года через три-четыре...
— По рукам? — перебил его половец, снова наклоняясь вперед.
— Хорошо! Да будет так, — поспешил согласиться Игорь. — Но ведь лодка, — он ткнул пальцем в челнок, — ты сам сказал, она не выдержит...
Кончак резко выпрямился и стремительно провел невесть откуда возникшим у него в руке ножом по горлу сидевшего рядом с ним батыра.
— Троих, — закончил он за опешившего князя и легким толчком отправил фонтанирующее кровью тело слуги за борт. — Ты чего-то ждешь, коназ? — как ни в чем не бывало поинтересовался хан, ополаскивая клинок в воде и убирая его назад, за голенище сапога. — Может быть, их? — кивнул он куда-то за спину Игоря.
Но у того уже не было никакого желания оглядываться назад. Он и без того догадывался, что означает ставший совсем уж близким топот копыт и звон сабель. Вместо этого он решительно шагнул вперед, погружаясь в воду по пояс, по грудь, покуда не ухватился за липкий от свежей крови борт челна.
— Воистину, хан, тебя не зря прозвали «зла начальник»[21], — в полголоса заметил Игорь, принимая протянутую Кончаком руку. Ту самую, в которой только что был зажат нож.
Тот лишь громко рассмеялся и с силою рванул князя на себя.
#2Название: Смотрины (цикл «Наречённые»)
Автор: Даумантас
Бета: ghost-of-sun
Размер: мини, 2910 слов
Персонажи: князь Игорь, хан Кончак, Ефросинья Ярославна, Владимир Игоревич, Свобода Кончаковна, ОЖП - Тулай
Категория: джен
Жанр: юмор
Рейтинг: G
Краткое содержание: А что подумали о намерении Игоря и Кончака свести вместе своих детей их жены? Обрадовались ли они этой затее? И какова была первая встреча Владимира и его наречённой?
Примечание: Автор позволил себе вольность придумать оригинальные половецкие имена как для самой Кончаковны, так и для ее матери, одной из жен Кончака.
читать дальше
Смотрины.
Не заламывай рябинку не вызревшу, не сватай девку не вызнавши.
Русская народна пословица.
Русская народна пословица.
Новгород-Северский,
17 сентября 1180 г.
— И как это прикажешь понимать?!
— Ух, ё... — Игорь от неожиданности даже голову в плечи втянул. — Ты о чем, Евфросиньюшка? — озадаченно поинтересовался он, поворачиваясь к возникшей в дверях супруге. — И вообще, так ли приветствуют дома мужа после долгой отлучки?
Князь новгород-северский и в самом деле только-только переступил порог отчего терема. Ему немалого труда стоило испросить у Святослава Всеволодовича позволения на небольшую отлучку из Киева, чтобы повидать семью, да заодно проверить, как идут дела в собственном княжестве. Он едва не загнал лошадей, свою и гридей, почти не делая привалов на протяжении всей дороги от стольного града до Новгорода. И был крайне удивлен тем, что любимая супруга не вышла встречать его уже сенях[1]. Но утешил себя мыслью о том, что он и в самом деле появился слишком уж поспешно, опередив любые слухи о своем возвращении, и та попросту не успела оторваться от каких-то своих важных, не иначе как связанных с ведением княжеского хозяйства, дел, чтобы поприветствовать его. А потому поспешил отдать распоряжение о том, чтоб приготовили баню, накрыли стол господину да отрокам его в гриднице[2], и сам направился пока в верхние, их с женою, покои. Перевести дух с дороги да подождать супругу.
И только он успел взяться за один сапог, чтоб стащить его с ноги, как вдруг...
— Ну здравствуй, сокол мой ясный, — с отчетливо читающейся в голосе издевкой пропела Евфросинья и, затворив за собою дверь, быстрым шагом прошла через горницу к так и застывшему на лавке подле окна мужу с наполовину снятым сапогом в руках. Уперев руки в бока, наклонилась к нему и буквально прошипела: — Я еще раз спрашиваю, это как понимать? Что это за слухи о том, что ты летом, ну, когда вас, олухов царя небесного, у Долобского озера как щенят разметали, якобы, просватал за нашего Владимира дочку этого окаянного Кончака? Чтоб ему, бирюку драному, пусто было!
— А-а-а, ты об этом, — протянул Игорь, таки сдергивая сапог. Ну в самом деле, не вечно же ему за него держаться. Пусть и при родной жене. Все одно глупо как-то. — Так то правда, — кивнул он. — Тут ведь как оно полу...
— Тебя, остолопа, у Долобска что, по головке хорошо приложили? — перебила его супруга, довольно-таки бесцеремонно трижды постучав Игоря по лбу. — Ты чем вообще думал, когда такое агарянину[3] поганому обещал?
Игорь насупился. Отложил сапог на лавку.
— Он мне жизнь спас. — Замялся. — Ну, по крайней мере, свободу мою точно. Сама подумай, какой бы выкуп затребовал за меня Рюрик, попади я ему в руки?
— Ага, — насмешливо кивнула Ефросинья, — а так ты всего лишь сыном расплатился. А меж тем, с Рюриком вы сейчас уже и вовсе в мире. Они со Святославом твоим теперь Киев на двоих делят. И тебя б по случаю примирения такого, уж всяко, на волю отпустили бы безо всякого выкупа.
— Кто мог знать тогда, как оно повернется? — огрызнулся князь. — Да и неизвестно еще, как бы оно обернулось, окажись я в аманатах[4] у Рюрика. Может, и не пошел бы он на мировую со Святославом, возомнив, что вот-вот, еще чуть-чуть, и сомнет нас вовсе, и будет Киев его! — отрезал он.
— Да к ляду[5] ваш Киев! — всплеснула руками жена. — Но на кой мне тут сдалась эта твоя дикарка? Вот что я буду с ней делать?
— Ну, не ты, а Владимир, — немного растерянно пробурчал Игорь. — А ты научишь ее всем премудростям, что должна знать настоящая жена русского князя...
— Ага. Щаз! — фыркнула Ефросинья. — Ты вообще с этими половчанками, не теми девками, с которыми вы, герои наши, балуетесь, когда какой-нибудь кош в степи накроете, — княгиня презрительно скривила красивые полные губы, — а с настоящими хатунями[6], теми, что из ханских шатров вышли, дело имел?
Князь пожал плечами.
— Нет. Но мало, что ли, этих половчанок по княжеским да боярским теремам сидит? У тебя самой, к слову, — вскинулся он, — бабка из половцев была! Аепина[7] дочка.
— Во-о-от, — с ехидцей протянула супруга и, опасно так прищурившись, спросила: — А ты с моей бабкой когда-нибудь встречался?
— Нет, спасибо, с меня и тещи хватило, — отведя взгляд, буркнул Игорь, едва удерживаясь от того, чтобы добавить — "и тебя тоже".
— То-то же! — торжествующе заключила Ефросинья. — А я хорошо помню, как она к нам в Галич приезжала. И знаешь, чему она меня в свои редкие наезды учила?
— Бисером вышивать, — наугад ляпнул Игорь, заранее зная, что все равно не угадает, и что правильный ответ ему на самом деле вряд ли понравится.
— На лошади скакать да с седла из лука стрелять! — отрезала княгиня. — И лет ей самой тогда уже, — она вновь стремительно склонилась к мужу, — за пятый десяток перевалило.
Игорь задумчиво покосился в маленькое забранное цветным византийским стеклом окошко.
— Ну ладно, не преувеличивай, — наконец проворчал он. — Ты на самом деле еще ровным счетом ничего не знаешь об этой девчонке. Да и вообще... — прищурился князь, словно пытаясь разглядеть что-то в далекой дали. — Кто его знает, как оно обернется? Степные ветры переменчивы. Сегодня половцы Кончака нам друзья. А завтра... И о браке-то речь пока еще вовсе не идет. Не раньше, чем Владимиру хотя бы пятнадцать исполнится. Еще все может измениться.
— Хм! — княгиня вновь уперла руки в бока, сверху вниз взирая на супруга. — Ну если только.
— Но смотрины провести мы обязаны, — сказал, словно отрубил, Игорь. — Я уже назначил время и место. Пусть дети встретятся, поглядят друг на друга, познакомятся. А выйдет ли из этого что-нибудь иль нет... — он неопределенно покрутил в воздухе пальцами. — Время рассудит.
— Посмотрим, как оно рассудит, — дернула носиком Ефросинья и, развернувшись на месте, направилась прочь из горницы. — Про баню только не забудь, — не оборачиваясь, напомнила она уже на выходе, — а то остынет, как в прошлый раз.
И вышла прочь.
Князь какое-то время молча взирал на захлопнувшуюся за супругой дверь. Затем перевел взгляд на одинокий сапог на левой ноге и, ни к кому конкретно не обращаясь, пробормотал:
— А сапоги с мужа, только-только с дороги, снять?
***
Ханская ставка на устье Тора[8].
Тот же день.
— Если бы взглядом можно было убивать... — задумчиво протянул Кончак, отхлебнул вина из окованной золотом чаши и, хитро прищурившись, покосился в дальний конец противоположной, женской стороны юрты, откуда на него обиженно взирала стопка разноцветных подушек.
В ответ послышалось громкое фырканье и негромкое мелодичное позвякивание.
— Я с тобой не разговариваю! — буркнули подушки.
— Это заметно, — с делано-серьезным видом кивнул хан и снова пригубил вина. Заодно и пригнувшись, чтобы запущенный в него сапожок из мягкой кожи пролетел по-над головой.
— А что, прикажешь мне радоваться? — Над одной из подушек показалась верхушка высокого головного убора, увенчанного золотыми подвесками.
— Еще раз тебе повторяю, — устало вздохнул Кончак, потянувшись к стоявшему перед ним на невысоком резном столике блюду с фруктами. — Никто не собирается забирать у тебя твою Юлдуз. — Отправил горсть изюма в рот. — Пока. Она просто съездит на эти... как они там у урусов называются? А, да, смотрины! — Последнее слово на чужом языке хан выговорил уже по слогам. — А свадьбу сыграем позже, — успокаивающе махнул он рукою, — года через три-четыре. Когда они оба еще немного подрастут.
— Не хочу! — возмущенно звякнули подвески. — Не хочу, чтобы моя звездочка[9] уезжала от меня! Ни сейчас, ни потом!
Кончак поморщился. Должно быть, персик попался неспелый.
— Женщина! Не будь глупой. Любая дочь рано или поздно вырастает и покидает отцовскую юрту, переходя под кров своего мужа. Ты сама...
— А я не хочу! — стояли на своем подушки, стискиваемые изящными тонкими пальчиками со множеством унизывающих их перстней. — Зачем нам этот урус-коназ? Пусть лучше будет один из твоих беков! Или их сыновей. И Юлдуз всегда будет здесь, в твоей ставке, рядом с нами!
— Ага, — насмешливо хмыкнул хан, — чтоб ты каждый день совала свой нос в их юрту? Какой дурак согласится?
Еще один сапожок врезался в обтянутую хорасанским ковром стену за спиною Кончака.
— А ты прикажи! Хан ты или не хан?
— Э, не-е-ет, — покачал головою тот. — Приказать батырам идти на смерть, я еще могу. Но это...
Ворох подушек внезапно рассыпался, и супруга хана гордо, насколько это было возможно босиком, выступила на середину юрты. Не совсем, правда, на середину. Но к одному из двух опорных столбов юрты — бакана.
— Ты насмехаешься надо мной, хан, только лишь потому, что я не могу родить тебе сына? — требовательно вопросила Тулай, младшая, но вот уже многие годы неизменно остававшаяся любимой из жён Кончака. — А одних только дочерей? — Пальцы женщины скользнули по зарубкам на ближайшем бакана, традиционно отмечающим факт рождения очередного ребенка в юрте, своды которой он поддерживает. По четырем самым верхним.
— Которые, к тому же, почти всегда умирают еще в детстве, — проворчал Кончак, заглядывая на дно чаши с вином.
Ногти Тулай царапнули зарубки.
— Я обязательно рожу тебе сына, мой хан! — гордо вскинув голову, с вызовом в голосе заявила она и топнула босой ножкой. — И не одного! Лучших батыров в Дешт-ы Кыпчак[10]...
— А пока, — прервал ее Кончак, отставляя в сторону пустую чашу, — Юлдуз будет готовится к замужеству с урусским коназом. И ты, — он ткнул пальцем в слегка поникшую после последних его слов женщину, — как можно скорее найдешь среди урусских рабынь, что есть в нашей ставке, ту, что станет все это время учить ее языку и обычаям своего народа. Нехорошо будет, — развел хан руками, — если в день свадьбы, тем более ночью после, она не сможет и словом обмолвиться со своим мужем. А уж как вести его хозяйство...
— Пусть так! — качнула головою Тулай, вновь заставляя звенеть подвески на своей высокой шапке. — Но только попробуй взять себе еще одну жену! — внезапно сменила она тему. — Ты клялся мне, хан!
— Да, да, — улыбнулся Кончак, снизу вверх взирая на разгоряченно, словно загнанная лошадь, раздувающую ноздри супругу. — Помню. Да и кто теперь согласится-то взойти ко мне ложе? — вздохнул с притворной скорбью. — Хотя бы даже наложницей. После печальной судьбы Эсен-бике... — Тулай вздрогнула, как от удара, щеки ее подернулись румянцем. — Янсылу, — продолжал Кончак, словно бы ничего не замечая. — Той огненноволосой девы из Романии[11]... я так и не успел научиться выговаривать ее ужасное имя... Прекрасной Сарыгюль. И, конечно же, — хан воздел руки к небу в молитвенном жесте, — несчастной Бельгин.
— Я... — голос Тулай ощутимо дрогнул, взгляд скользнул куда-то в сторону. — Я здесь совершенно не при чем! Это все ложь и наветы!
— Ну да, — уже без всякого лишнего наигрыша криво усмехнулся Кончак, отправляя в рот несколько отборных виноградин. — Мне-то не рассказывай...
***
Путивль,
8 октября 1180 г.
— А волосы у нее какого цвета?
— Не знаю. Черные, наверное.
— А глаза?
— Не знаю. Черные?
— А зубы?
— Не знаю! Чер... Тьфу ты!
— А нос больше моего или...
— Не знаю! Я ее не видел!
— А она точно не уродина?
— Нет, не уродина!
— А откуда ты знаешь? Ты же ее не видел. Сам сказал!
Игорь Святославич удивленно воззрился на довольно улыбающегося — еще бы, подловил отца, паршивец — сына и помотал головою.
— Владимир, — князь постарался подпустить в голос больше строгости, - хватит баловаться. Они и так уже в Путивле. Сам слышал трубы от городских ворот. Сейчас их проводят до детинца. Они поднимутся сюда, к нам, и ты сам ее увидишь. И какие у нее волосы. И какие у нее глаза, зубы... Тьфу, пропасть!
Новгород-северский князь и его десятилетний, только сегодня перешагнувший этот маленький рубеж и с сегодняшнего же дня величающийся князем путивльским, сын поджидали дорогих гостей на третьем этаже княжеского терема. В просторной, богато убранной восточными коврами и звериными шкурами горнице с выходом на гульбище — опоясывающий весь дворец по окружности балкон. Личных покоях путивльских князей. Вот только если сам Игорь восседал, закинув ногу на ногу и задумчиво подперев голову кулаком, на высоком резном стуле, не иначе как епископском иль митрополичьем троне, похищенном из византийского храма, разграбленного предками князя в давние языческие времена. То маленький Владимир напротив неустанно носился туда-сюда по горнице, демонстрируя явный избыток энергии и полнейшую беззаботность. То влезет на широкий, покрытый цельной медвежьей шкурой и служащий кроватью, сундук у противоположной стены. То попытается вскарабкаться на спинку отцовского кресла, цепляясь за торчащие из нее то тут, то там головы ангелов и святых. То ошивается под дверью, прислушиваясь, не доносятся ли из-за нее приближающиеся шаги. А то и вовсе упорхнет на гульбище, и только каблучки маленьких сапог княжича стучат уже где-то на той стороне терема. Игорь лишь беззвучно переводил дух в эти краткие моменты. Все-таки в последние годы он слишком мало проводил времени с семьей и совсем отвык от детей.
В дверь негромко постучали. Затем она слегка приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась голова дворского[12] Самуила.
— Приехали, княже, — доложил управитель. — Поднимаются. Людей ихних, как велели, в гридницу проводили. Стол им накрыли. Наши отроки, правда, косятся...
Игорь раздраженно махнул рукою.
— Понял! — дворский, все так же маяча в проеме меж дверью и косяком одной лишь головою, поспешно согнулся в низком поклоне. Козлиная бородка его едва не коснулась порога. — Самолично прослежу, чтоб никто гостей наших не задирал. — Голова на миг пропала, когда хозяин ее обернулся назад в коридор, и тут же появилась вновь. — Идут! — торопливым шепотом сообщил он и вновь, на этот раз уже насовсем, исчез, прикрыв за собою дверь. Так что попытка княжича Владимира пнуть ту ногою, что б прищемить ею голову старого боярина, не увенчалась успехом.
— Володя! — сурово окликнул сына Игорь и пристукнул кулаком по подлокотнику. - Живо иди сюда!
Юный князь громко шмыгнул носом. Напустил на себя важный вид и, сложив руки за спиною, нарочито медленным шагом направился к отцу. Игорь Святославич поймал приближающегося сына за плечо, разворачивая его лицом к двери. Наклонился к самому уху и зашипел:
— Только посмей ее обидеть или еще какую из своих шуток с ней выкинуть! Не посмотрю, что на тебя уже княжескую шапку одели. Выпорю как...
Договорить, впрочем, он уже не успел. Дверь в горницу безо всякого ненужного стука и прочих деликатностей резко распахнулась, и на пороге возникла кряжистая фигура Кончака.
— Нет, ну вот зачем так высоко строить? — громогласно поинтересовался хан, засовывая большие пальцы рук за широкий наборный пояс и цепким взглядом окидывая сразу всю комнату. — Зачем от земли отрываться? А, коназ Ыгор? — степняк, в общем-то более чем сносно изъяснявшийся на русском, все же позабыл о смягчении на конце имени русского князя. — Я обычно за день столько пешком не хожу, сколько сегодня тут по твоим лестницам прошел.
— Высоко? — немного опешил от столь неожиданной темы для начала разговора Игорь. — Вообще-то, там, — он ткнул пальцем в потолок, — еще две клети[13]. И голубятня над всем этим.
Кончак немного опасливо покосился вверх, словно раздумывая, не обрушится ли все это ему на голову?
— В юрте лучше, — покачал он головою.
— Дядь, а ты настоящий? — внезапно встрял в разговор до того стоявший подле отца с разинутым ртом и молча взирающий на первого виденного им половца княжич Владимир.
Хан перевел взгляд на мальчишку, хмыкнул, вздернул вверх густые черные брови и вдруг оглушительно расхохотался. Да так, что ладонь Игоря, вот-вот готовая отвесить сыну звонкий подзатыльник, так и застыла в воздухе в двух вершках от цели.
— И чё ты ржешь-то как конь? — обиженно буркнул Владимир, и в этот раз отцовская оплеуха таки настигла его. — Ой!
— Да, Ульдемир-оглан[14], — отсмеявшись наконец, ответствовал Кончак. — Настоящий. — Он наклонился вперед и подмигнул княжичу. — Хочешь потрогать?
Владимир опасливо покосился на отца, но взгляд того красноречивее любых слов предупреждал его поостеречься и дальше вести себя повежливее с важным гостем. А потому он лишь досадливо потер затылок и исподлобья уставился на продолжающего улыбаться хана.
— А ведь у меня для тебя кое-что есть, молодой коназ, — Кончак добродушно кивнул и, покосившись куда-то вниз и за спину, позвал: — Юлду-у-уз.
Маленькая, выглядывающая из отороченного рыжей лисицей рукава, ладошка легла на ножны отцовской сабли. Затем показалась островерхая, синяя, с белой аппликацией и шитая золотой нитью войлочная шапка с лисьим же околышем. Сверкнули живые черные глаза. Раз-другой хлопнули ресницы, и владелица их вновь поспешила скрыться за спиною хана.
Кончак вновь рассмеялся, обернулся и, поймав негромко пискнувшую девочку за ворот теплого богато расшитого халата, твердой рукою представил ее пред очи новгород-северского князя и его сына.
— Моя дочь, — гордо сообщил хан. — Юлдуз.
Он отпустил воротник дочери, и та, ойкнув, принялась одергивать халат и поправлять чуть сбившуюся на лоб шапочку.
— Вот и замечательно! — Игорь поспешно хлопнул обеими ладонями по подлокотникам и рывком поднялся из кресла. — Приветствую юную хатунь. — Князь шагнул было к девочке, но та испуганно отшатнулась от него, впечатавшись спиною в стоявшего позади отца. — А это, — он притянул к себе княжича и легонько подтолкнул его в сторону девочки, — мой сын Владимир.
Дети молча замерли друг напротив друга. А затем, не сговариваясь, одновременно подняли вверх головы, вопрошающе уставившись на своих отцов. Мол, и что дальше?
— Э-э-эм, — растерянно протянул Игорь Святославич. — Думаю, нам с тобою, тестюшка, лучше ненадолго оставить их одних, — нашелся он. — Без нас, взрослых, дети быстрее сойдутся. — Посмотрел на сына. — Владимир, будь гостеприимным хозяином. Помни, что ты теперь князь путивльский. — И внезапно закончил: — Поиграйте во что-нибудь с Юлдуз.
Мальчик озадаченно уставился на отца, но тот уже перевел взгляд на хана:
— А нам с тобою, тестюшка, тоже найдется, что обсудить, пока дети тут знакомятся. — Кивнул в сторону выхода на гульбище. — Тут прекрасный вид на город. Давай прогуляемся.
— Как скажешь, коназ, — усмехнулся Кончак и двинулся следом за Игорем.
Уже проходя мимо Владимира, он на мгновение остановился и, положив тому руку на плечо, вновь подмигнул мальчишке, быстро прошептав:
— Будь осторожен, Ульдемир-оглан. — Прицокнул языком, покосившись на свою дочь: — Горячая кровь! — И с этими словами скрылся на гульбище.
Владимир проводил хана взглядом и повернулся к своей наречённой невесте, продолжающей молча, из-под сползшей почти на нос шапки, изучать жениха. Повисла напряженная тишина.
— Кхм! — наконец, не выдержав, кашлянул княжич. — Так ты, — он подался чуть вперед, — Юл... как там тебя?
Ответом ему была тишина да пристальный немигающий взгляд.
Мальчишка почесал в затылке. Ткнул пальцем себя в грудь и громко произнес:
— Владимир!
Палец уперся в грудь девочки.
— Юл... дыс?
Тишина.
— Ты вообще по-русски понимаешь? — требовательно поинтересовался Владимир, беря девочку за рукав и пытаясь легонько ее встряхнуть.
Внезапно оживший взгляд пронзительно-черных глаз метнулся к руке мальчика, затем к его лицу, а в следующий миг острый мысок сапожка вонзился прямо под колено не успевшего ничего сообразить княжича. Владимир вскрикнул, запрыгал на одной ноге, и столь же стремительный, как и предыдущий пинок, удар маленького кулачка прямо в лоб с легкостью опрокинул его на пол. Неуловимо преобразившаяся хатунь горделиво подбоченилась, высоко вздернув носик, и, старательно подбирая слова на незнакомом языке, выговорила не иначе как заранее выученную фразу:
— Не твоя пока. Не замай!
@темы: ФБ, графомания