дело о подвесках коро... тьфу ты! об ожерелье великой княгини

[Даумантас]

И продолжая наше повествование о конфликте Софьи Палеолог и Елены Волошанки.

Но в начале маленькое отступление. Собственно, первые звоночки грядущего противостояния партий наследника престола и второй жены великого князя прозвучали еще задолго до появления на сцене молдавской принцессы - четырнадцатилетний Иван Иванович с самого начала принял мачеху, которая, кстати, была всего на три года его старше, в штыки. Что, в свою очередь, вызывало определенное напряжение и в его отношениях с отцом. **режим писателя букв руками мод он** Ах, как хочется в этом месте нафантазировать бурление сложных. противоречивых чувств двух фактически еще подростков, ненависть, постепенно перерастающую в роковое влечение, запретную любовь ^^ **режим писателя букв руками мод офф** Не говоря уж о том, что главным предназначением Софьи было - обеспечить династию вторым, третьим и так далее запасными наследниками на случай какой неприятности со старшим. Что, естественно, не могло не настроить против нее тех, кто делал ставку именно на Ивана Молодого, а у самой деспины не порождать затаенных надежд на эту самую "неприятность", что расчистила бы путь к трону для ее будущего сына.

Тем не менее, до поры до времени, особенно первые шесть лет брака, покуда Софья рожала великому князю одних только девочек, страсти кипели сравнительно тихо. И лишь с рождением в 1479-м княжича Василия, в следующем 1480-м Юрия и, наконец, в 1481-м Дмитрия (да, да, такой вот марафон) ситуация кардинально изменилась. Выполнив главную свою задачу, гарантировав будущность династии практически при любом неблагоприятном стечении обстоятельств, Софья окончательно превратилась в реальную политическую силу при московском дворе. Пусть не мать наследника, но мать троих будущих удельных князей точно. А в случае смерти к тому времени уже несколько засидевшегося в бобылях Ивана Молодого... Не удивительно, что именно в 1481 г. начинаются переговоры о браке Ивана Ивановича и дочери молдавского господаря Стефана Великого - партия наследника не могла допустить, чтобы тот по легкомыслию своему похерил все их надежды на будущие плюшки от близости к трону. И в начале 1483 г. свадьба таки состоялась. А уже в октябре того же года, практически тютелька в тютельку через девять месяцев после бракосочетания... Елена рожает мужу ребенка. И сразу же, с первого раза - сына!

Для Софьи это было ударом. **режим писателя букв руками мод он** Еще бы! Более молодая и красивая увела из-под носа мальчишку! После женитьбы, а тем паче после рождения сына она, уже почти тридцатилетняя, пережившая то ли семь то ли восемь родов, и вновь ходящая на сносях, окончательно перестала существовать для Ивана Молодого как женщина! **режим писателя букв руками мод офф** И потому, что тем самым ее собственные сыновья отодвигались еще на одну ступеньку дальше от великокняжеского стола. И потому, что Елене сходу, с первой же попытки удалось сделать то, на что у нее, деспины, ушли долгие шесть с лишним лет, пять беременностей и три умерших во младенчестве дочери. Просто по-человечески ей не могло не быть обидно.

Но и это еще не было самым страшным. Настоящая бомба, которую, надо признать, Софья во многом заложила под себя своими же собственными руками, рванула уже после рождения княжича Дмитрия. Обрадованный появлением на свет внука Иван III вознамерился одарить невестку драгоценным ожерельем ("саженьем"), некогда принадлежавшим его первой жене, великой княгине Марии Борисовне Тверской, и обратился к Софье, пользующейся этой и прочими женскими безделушками из великокняжеской казны, с просьбой передать ему драгоценности. И вот тут столкнулись два мировоззрения.

Великий князь считал себя и только себя имеющим право распоряжаться семейными драгоценностями, не отделимыми от государевой казны, и помыслить не мог о том, что его жена смотрит на вещи как-то иначе. Воспитанная же в несколько отличных культурных традициях Софья искренне полагала, что любая полученная ею от мужа безделушка - подарок, становящийся ее собственностью, с которой она отныне может делать все, что ей заблагорассудится. Она и делала. Одаривая этими драгоценностями своих друзей и близких. В частности, старшего брата Андрея Палеолога, номинального морейского деспота, византийского и трапезундского императора, и даже сербского царя (столь же номинального, разумеется), вечно находящегося в поиске средств на отвоевание у турок хотя бы клочка причитающихся ему земель бродягу, охотно торгующего виртуальными должностями и титулами при своем несуществующем дворе. Ожерелье же Марии Борисовны, которого вдруг хватился великий князь, и кое-что еще из казенных ценностей, было украдено Миледи пошло на приданое для племянницы деспины - Марии Палеолог, старшей дочери Андрея от первого, неизвестного источникам брака (а возможно и вовсе внебрачной), приехавшей на Русь вместе с отцом в 1480 г. и вышедшей замуж за Василия Михайловича Удалого. Сына удельного князя верейско-белозерского Михаила Андреевича из младшей ветви правящего московского дома Даниловичей (Верейские вели свое происхождение от Андрея, младшего сына Дмитрия Донского).

Кстати, а не Марию ли изобразил Бронников на помещенном мною в предыдущей записи полотне в виде девушки в бирюзовом платье, выглядывающей из-за левого плеча Софьи?



Конечно, в 1472 г. Марии в действительности не могло быть в свите деспины. Мы знаем, что отец ее, Андрей Палеолог, родился около 1453 г., возможно чуть раньше, а брак Марии с Василием Удалым должен был состояться где-то между 1480-м и 1483-м гг., и, следовательно, можем предположить, что сама она родилась не позже 1470 г. и во время изображенных на картине событий была еще совсем мала. Вряд ли ее отпустили бы с Софьей в столь далекое и опасное путешествие. Да и присутствие в свите великокняжеской невесты ребенка смотрелось бы несколько компрометирующе. Наиболее логичной все же будет версия, что Марию привез в Москву ее отец в 1480 г., решивший, видимо, сплавить эту ненужную ему обузу на свою младшую сестру. Однако же, художники прошлого частенько позволяли себе выводить на исторических полотнах людей, либо и вовсе еще не родившихся в запечатленный их кистью исторический момент, либо давно уже к тому времени умерших. Так почему бы и нет?

Но вернемся к подвескам к пропавшему ожерелью.

Иоанн был в ярости. Он потребовал от Василия немедленно вернуть драгоценности, однако тот вместо этого неожиданно прихватил жену и ударился в бега. Организованная следом за ними погоня во главе с д'Артаньяном князем Борисом Михайловичем Туреней-Оболенским настичь беглецов не смогла. Или же смогла, но Верейский обнажил саблю и продемонстрировал, что не зря носит прозвище Удалого. Так или иначе, но ожерелье уплыло из рук мушкетеров короля великого князя, а Василий Михайлович пополнил ряды целой колоды из Рюриковичей, имеющих право претендовать на московский стол, что так старательно собирал у себя в рукаве польский король и великий князь литовский Казимир IV Ягеллончик на случай неизбежной войны с Иоанном. Что, впрочем, ему все одно не помогло, но это уже совсем другая история.

Здесь, пожалуй, будет необходимым пояснить причины столь резкой реакции верейского князя на, казалось бы, вполне обоснованное и законное требование Ивана III. Дело в том, что Верейское (или Верейско-Белозерское) княжество обладало совершенно уникальным на тот момент статусом - это было единственное удельное княжество, принадлежащее не сыновьям великого князя, сохранившееся в составе русского государства к концу правления Василия II Темного. Прошедший через пламя кровопролитной, едва не уничтожившей само государство, гражданской войны, лишившийся в ходе схватки за престол зрения Василий все последние годы своей жизни занимался планомерной ликвидацией удельных княжеств как возможных зародышей в будущем новых кровавых усобиц. И лишь верейский князь Михаил Андреевич, приходившийся Василию II племянником, сумел не только сохранить все свои владения, но даже и прирастить их, в том числе получив в довесок к Верее еще и выморочное Белозерское княжество. Сменивший отца Иван III продолжал его политику централизации, медленно, но верно ведя наступление теперь уже против уделов собственных братьев, стремясь полностью прибрать их к рукам. Но не забыл он и о двоюродном своем брате - князе верейском, уже в первые же годы после восшествия на великокняжеский стол, заставив того вернуть казне большую часть мелких земельных пожалований. А в 1482 г. Иван каким-то образом принудил Михаила заключить докончание (договор), согласно которому после смерти верейского князя и Белоозеро должно было отойти к казне, а не сыну его Василию Удалому.

Таким образом, можно смело предположить, что когда в 1483 г. Василий Михайлович услышал об истории с "саженьем" Марии Борисовны и гневе великого князя, он расценил все случившееся как продолжение политики Иоанна, направленной на ликвидацию верейского удела, как спектакль, разыгранный с одной только целью - избавиться от него как единственного наследника своего отца. И потому-то, опасаясь за свою жизнь, был вынужден искать спасение в бегстве.

Удел это, впрочем, спасти в любом случае не могло. Разгневанный уже не столько похищением ожерелья своей первой жены, сколько отъездом Василия в Литву, что однозначно расценивалось как измена, Иван III в 1484 г. попросту отобрал у Михаила Андреевича его вотчину. И тут же вновь пожаловал ее старику назад, но уже лишь на правах пожизненного держания, заставив подписать духовную грамоту (завещание) в пользу великого князя. Ликвидация Верейского княжества де-факто свершилась. А в следующем 1485-м, когда не выдержавший этих потрясений старый князь скончался, уже и де-юре.

Впрочем, с версией о том, что скандал с ожерельем был инспирирован специально самим же Иваном III, согласиться трудно. Несомненно, история эта пришлась очень кстати и сыграла ему на руку в деле уничтожения самостоятельного верейского удела. Но совершенно непонятно, зачем великому князю нужно было разыгрывать комбинацию, которая в конечном счете чрезвычайно болезненно била еще и по репутации его жены, выставленной в летописях как растратчица, чуть ли не расхитительница государевой казны? Никаких оснований гневаться на супругу, родившую ему к тому времени уже троих здоровых, крепких сыновей, у Ивана попросту не было. Так ради чего было подставлять под удар собственную семью? С Верейскими он в любом случае рано или поздно разобрался бы и без подобных излишних издержек. Нет, как бы ни была привлекательна с чисто беллетристической точки зрения эта гипотеза, но скорее всего это таки был лишь счастливый случай, стечение обстоятельств, из которого Иоанн извлек максимум возможной выгоды.

А вот для Софьи сей случай оказался отнюдь не счастливым. Ее репутация оказалась решительно подорвана, а партия наследника, и без того усилившаяся после рождения Дмитрия Внука, получила мощный пропагандистский козырь в игре против деспины. Именно дело о "саженье" великой княгини можно считать той отправной точкой, от которой берет начало третирование Софьи в современной ей русской публицистике, впоследствии ставшее каноничным для русского летописания, а затем и некритично воспринятое российскими историками XIX в. И, конечно же, эта история, самым непосредственным образом связанная с и без того настоящим триумфом Елены Волошанки - рождением сына, не могла не сказаться на отношении двух женщин. Это было началом войны на уничтожение. Впрочем, первой, тем не менее, из жизни уйдет не проигравшая, а победительница - Софья. И лишь два года спустя томящаяся в застенках Елена будет убита по приказу взошедшего на великокняжеский стол сына деспины Василия III.

Что до судьбы драгоценностей, ставших причиною этого громкого скандала, то о ней ничего доподлинно не известно. Бежавший в Литву Василий Удалой был обласкан Казимиром и получил в удел Любеч и ряд поместий под Минском. В 1493-1495 гг. между Москвой и беглым князем велась переписка о возможных условиях возвращения на родину, в которой, в частности, поднимался и вопрос о возврате "казны", но, судя по тому, что Василий Михайлович умер в ВКЛ, закончилась она ничем. О судьбе жены его Марии Андреевны Палеолог так же, увы, никаких сведений более нет. Единственная их дочь, Софья Васильевна Верейская, явно названная так в честь деспины, унаследовала все литовские владения отца и, надо полагать, вывезенные матерью из России, сокровища. Вышла замуж за Альбрехта Гаштольда. Через ее сына Станислава владения и Гаштольдов и Верейских перешли сначала к его супруге Барбаре Радзивилл, а затем и к второму ее мужу - польскому королю Сигизмунду II Августу. На каком из этих этапов следы несчастливого "саженья" оказались утрачены безвозвратно, остается только гадать.

@темы: история, исторические персоны, заметки на полях

Comments

[Jenious]

Какие страсти кипели... Эх, нет у нас своего Вальтера Скотта для этой истории

[Даумантас]

Jenious
Ну почему нет? Были. И Шекспиры тоже. Но написали мало. Напиши Пушкин не одного "Бориса Годунова", а с десяток подобных трагедий...