...

[Даумантас]

Первые индоевропейцы и приручение коня

Исследования генетиков установили, что по митохондриальной ДНК современные домашние лошади происходят по меньшей мере от 77 кобыл (Thomas Jansen et al. Mitochondrial DNA and the Origins of the Domestic Horse // www.ncbi.nlm.nih.gov/pmc/articles/PMC125071/), в то время как по Y-хромосоме все они очень однородны, т.е., возможно, их прародителем стал один-единственный некогда приручённый людьми жеребец (или несколько близкородственных жеребцов) (Gabriella Lindgren et al. Limited Number of Patrilines in Horse Domestication // www.nature.com/articles/ng1326).

По всей видимости, одомашнивание коня произошло в первой половине V тыс. до н.э. в областях Самарской и Хвалынской археологических культур. К тому времени носители данных культур уже несколько столетий имели дело с домашними коровами, овцами и козами. Приручение коня стало возможным благодаря применению к нему навыков обращения с уже одомашненным скотом. Первые коневоды на Средней и Нижней Волге видели в лошади пока ещё не средство передвижения, а источник дешёвого мяса на зиму. Прокормить в зимний период лошадь гораздо легче, чем крупный и мелкий рогатый скот, потому что она может сама откапывать из-под снега траву копытами, а также разбивать ими лёд, чтобы напиться. Естественно, это было очень важно как раз в областях распространения Самарской и Хвалынской культур с их суровыми зимами.

Самарская раннеэнеолитическая культура была распространена в лесостепи Среднего Поволжья примерно в 5000-4500 гг. до н.э. Она развилась из Средневолжской культуры 6000-5000 гг. до н.э., которая, в свою очередь, восходит к самой ранней в Европе неолитической Елшанской культуре VIII-VII тыс. до н.э., существовавшей в лесостепи бассейна рек Самары и Сока. По сравнению с Елшанской Средневолжская культура была распространена на более обширной площади, занимая бассейны Самары, Сока, Большого Черемшана и верховьев Суры на право- и левобережье Средней Волги. На памятниках Средневолжской культуры останков коня уже в 5-10 раз больше, чем на памятниках синхронных ей соседних родственных культур (не говоря уже о культурах неолитических земледельцев), однако признаки культового значения коня пока полностью отсутствуют.

Подобные признаки в изобилии и в разнообразных видах появляются на памятниках уже Самарской культуры с начала V тыс. до н.э. Самые ранние из них были обнаружены в раскопанном в 1972 г. могильнике у села Съезжее в Богатовском районе Самарской области. Могильник, сооружённый в лесостепи на берегу реки Самары около 5000 г. до н.э., содержал одно тройное и шесть отдельных захоронений. Над самым богатым из них, расположенным в центре погребальной площадки, были положены два конских черепа, посыпанные охрой. Рядом находилось ещё одно место жертвоприношения коней и быков. Съезжинский могильник, таким образом, содержит первые в истории конские жертвоприношения.

В Съезжем также были обнаружены два вырезанных из кости изображения коней с отверстиями для крепления, наряду с такими же изображениями быков. Подобные костяные подвески в виде коней найдены и на других памятниках Самарской культуры – одна была обнаружена лежащей на черепе погребённого в могильнике Липовый Овраг, три – на Варфоломеевской стоянке и ещё две в готовом виде и две в виде заготовок – на Виловатской стоянке. Большинство из них имели отверстия для крепления, что свидетельствует об их использовании в качестве украшений или оберегов. Кроме того, на Варфоломеевской стоянке были найдены кучки передних резцов коня в количестве от нескольких десятков до полутысячи, на некоторых из которых имелось от 1 до 13 пропилов кремниевой пилкой с внутренней стороны корня, а на Виловатской стоянке – украшенная путовая кость коня. Могильник Липовый Овраг дал более 100 подвесок из конских зубов с насечками и 8 путовых костей с украшениями.

Жертвенники с костями коня на могильниках и поселениях, украшения или обереги в виде конских фигурок из кости, конские зубы и путовые кости, зачастую украшенные, обнаруживаемые в жертвенных местах и погребениях, свидетельствуют о чрезвычайно большой роли коня в духовной жизни носителей Самарской культуры. Ничего подобного не наблюдается ни в более ранних, ни в современных ей других археологических культурах. Если добавить к этому двукратный рост конских останков на памятниках Самарской культуры по сравнению со Средневолжской (20% по костям и 10% по особям в Самарской и 10% по костям и 5% по особям в Средневолжской) и присутствие коня в одинаковых контекстах с явно домашними животными (быками), можно уверенно заключить, что кони самарцев были уже одомашненными.

Южной соседкой Самарской была несколько более поздняя Хвалынская культура (5000-4500/4000 гг. до н.э.), существовавшая в лесостепных, степных и полупустынных районах правого и левого берега Волги и Северо-восточного Прикаспия. На памятниках Хвалынской кульутры обнаруживается примерно такой же процент конских останков, как и на памятниках Самарской, конские кости по-прежнему встречаются на жертвенниках и в погребениях. В могильнике Хвалынск I (4700-4600 гг. до н.э.) на 158 захоронений людей археологи обнаружили останки 52 (или, по другим данным, 70) коз и овец, 23 коров и 11 коней. Впервые в захоронения были положены только конские черепа и задние конечности, что впоследствии стало общераспространённой традицией в степях. Могильник содержал 3 жертвенника с конскими костями, из которых на первом были найдены 3 путовые кости, на втором – 5 путовых костей и на третьем – первая фаланга и берцовая кость. Жертвенники с костями коней имелись также на могильнике Хвалынск II.

Первый Хвалынский могильник содержал исключительное богатство инвентаря, в т.ч. около трёх сотен самых древних в волжско-уральских степях медных изделий (большинство местного производства и несколько импортов с Балкан). Изделия из меди были найдены в 13 взрослых мужских захоронениях, 8 взрослых женских и 4 детских. Кроме того, погребение № 108 содержало каменный скипетр в виде конской головы. Этот предмет является, по всей видимости, самым ранним представителем чрезвычайно важной серии изделий, датируемых серединой – второй половиной V тыс. до н.э. Всего в настоящее время их известно около 40, и они делятся на две разновидности – схематическую и реалистическую.

Выделяются две зоны распространения конеголовых скипетров – восточная и западная. На восточную зону (Среднее и Нижнее Поволжье и Северное Предкавказье) приходится 13 схематических и 3 реалистических навершия такого рода. 4 древнейших скипетра приходятся на Хвалынскую культуру, из них 3 схематические (Хвалынск I, Хвалынск IIa и Хлопково I) и 1 реалистический (Хлопково II). Все скипетры Хвалынской культуры и ставшей её преемницей Новоданиловской культуры (всего 11) были найдены в погребениях, что свидетельствует об органической духовной связи данного предмета с носителями этих культур. Можно заключить, что конеголовые навершия, крепившиеся на деревянные рукояти и служившие символами власти военных вождей, возникли в среде Хвалынской культуры на юге лесостепного Среднего Поволжья. Они являются косвенным свидетельством начала военного использования коня.

Западная зона, на которую приходится 17 находок скипетров (из них 7 реалистических), включает неолитические земледельческие культуры Карпато-Подунавья и Балкан (Триполье, Гумельница, Болград и др.). Все конеголовые навершия из этой зоны были найдены на поселениях, часто в разбитом или испорченном виде со следами вторичного использования, т.е. не имеют органической связи с соответствующими культурами и должны рассматриваться как занесённые извне. В пользу этого говорит и тот факт, что почти все находки происходят из степных или пристепных районов, а в других культурах земледельческого неолита Юго-восточной Европы подобные предметы полностью отсутствуют. Не характерны для западной зоны и погребения с жертвенными костями коня – в ней обнаружены всего два таких памятника (на территории культуры Болград). Сходна в этом отношении с западной и прикавказская зона – из неё происходят 3 конеголовых скипетра, однако археозоологических останков коня в ней очень мало, а проявления его ритуальной роли отсутствуют полностью.

Распространение конеголовых скипетров из их первоначального ареала в рамках Хвалынской культуры связано с воспринявшей её традиции Новоданиловской культурой (4500-4000 гг. до н.э.), памятники которой рассеяны на огромном пространстве от Заволжья и Северного Кавказа до Трансильвании. Представляется естественным связать данное явление с началом индоевропейской экспансии, основным средством которой на этом этапе выступал верховой конь. У нас нет прямых и однозначных свидетельств о верховой езде у индоевропейцев в данный период, но в пользу неё говорит общий культурный контекст. Если конь у индоевропейцев в V тыс. был уже одомашненным (а сомневаться в этом не приходится), то они не могли не знать верховой езды, потому что пасти конские стада пешком практически невозможно. Освоение верховой езды должно было произойти примерно одновременно с приручением коня. Дополнительные доказательства представляют произведения искусства. На ряде реалистических конеголовых наверший (из Терекли-Мектеба, Касимчи, Феделешень и др. мест) «орнаментальные мотивы» в виде выпуклых губ и полоски на носу могут быть истолкованы как изображения конской узды.

В расовом отношении самарцы и хвалынцы были северными европеоидами: «Каждая из имеющихся трёх антропологических серий (Хвалынск I, Хвалынск II, Хлопков Бугор) демонстрирует связь, в первую очередь, с комплексами северных европейских групп, которые были распространены в нео-энеолитическое время в лесостепной и лесной зоне Восточной Европы. Это, соответственно, определяет тот антропологический субстрат, на основе которого преимущественно формировался физический тип древнехвалынского населения» (Хохлов А.А. Население хвалынской энеолитической культуры по антропологическим материалам грунтовых могильников Хвалынск I, Хвалынск II, Хлопков Бугор, в: Хвалынские энеолитические могильники и хвалынская энеолитическая культура. Исследования материалов. Самара, 2010. С. 454).

О генетике хвалынцев мы можем судить по исследованным останкам трёх человек из могильника Хвалынск II. По аутосомным генам они были в основном потомками местных восточных охотников-собирателей. Что касается однородительских генов, то мужчина 30-35 лет из погребения № 1, при котором были найдены медное кольцо и бусина, имел мужскую гаплогруппу R1a1 и женскую гаплогруппу U5a1i, обычные для восточных охотников-собирателей. В погребении № 12 покоился мужчина 20-30 лет в сопровождении 293 медных изделий (в основном бусин), которые составляют 80% всех медных изделий, найденных в могильниках Хвалынск I и Хвалынск II. Он имел обычную для восточных охотников-собирателей мужскую гаплогруппу R1b1 и более редкую для тех мест и той эпохи женскую гаплогруппу H2a1. Мужчина 45-55 лет из захоронения № 17 имел на черепе 4 раны, послужившие причиной его смерти, и был погребён без вещей и жертвоприношений. Его мужская гаплогруппа Q1a в настоящее время распространена среди сибирских народностей и американских индейцев, а женская гаплогруппа U4a2 или U4d обычна для восточных охотников-собирателей (Iain Mathieson et al. Eight Thousand Years of Natural Selection in Europe // www.biorxiv.org/content/early/2015/10/10/016477...).

Присутствие гаплогруппы Q1a отмечается также среди носителей Ямной культуры в IV тыс. до н.э., однако дальнейшего развития она у индоевропейцев не получила, что же касается гаплогрупп R1a1 и R1b1, обнаруженных у погребённых в могильнике Хвалынск II, то в дальнейшем они стали преобладающими маркёрами соответственно у северо-восточных и юго-западных индоевропейцев.

Цинк

@темы: чужое, история, археология, геногеография