House Katsap - We do not jump
Еще раз к помянутому на днях опусу господина Чхартишвили по истории государства Российского. Что б уж не быть совсем голословным в своих утверждениях по поводу зияющих дыр и вопиющей некомпетентности автора. Целиком сей опус я, разумеется не осилил (ибо спустя минуту-другую чтения возникало непреодолимое желание бегать по потолку и биться головой о стены), листал выборочно, останавливаясь на определенных главах. Потому приведу буквально пару произвольных примеров, взятых из первой половины и уже почти что самого конца книги. Примеров, как мне кажется, прекрасно иллюстрирующих то, насколько искаженным может оказаться представление об истории Древней Руси у рядового, плохо ориентирующегося в истории Отечества, читателя, решившего избрать именно этот "труд" для восполнения пробелов в своих знаниях. Я уж не говорю о детях, которым, не дай бог, родители подсунут сию книжку в качестве замены "скучному" школьному учебнику.
Рассказывая о событиях междоусобицы 1015-1019 гг., автор дважды упоминает конунга Эймунда, как главу варяжской дружины при Ярославе. И даже роняет замечание о том, что де о "русских приключениях" Эймунда сложена целая сага, "изобилующая неправдоподобными деталями". Опуская при этом как само название саги ("Прядь об Эймунде Хрингссоне"), так и тот факт, что одной из таких спорных деталей саги является убийство Эймундом оппонента Ярослава - некоего Бурицлейфа, в котором обычно видят собирательный образ Святополка и Бориса, а в самом рассказе - отражение альтернативной версии гибели князя Бориса. Сага более чем известна и весьма популярна в российской историографии, а тем паче в историко-популярной литературе, и уже более полутора веков как широко используется для построения всевозможных, как научных так и не очень, теорий по обвинению Ярослава в убийстве святых Бориса и Глеба. Трудно понять, чем руководствовался автор, лишь намеком указывая на существование столь общеизвестного источника, но совершенно не раскрывая подробностей, и даже не удосуживаясь познакомить своего читателя с альтернативой летописно-агиографического рассказа об убийстве Бориса.
Впрочем, скорее всего это следствие банальных невежества и лени. Ибо, судя по тому, что появление Эймунда и его спутников в Новгороде автор относит к событиям еще до избиения новгородцами варягов на "Поромонѣ дворѣ", ответной "ночи длинных ножей" в Ракомо и, соответственно, до начала собственно столкновения Ярослава и Святополка, упомянутую сагу господин Чхартишвили, готовя свой "труд", и в глаза не видел. Не открывал, не читал, как с источником не работал. Да даже и какой-либо обзор по ней хотя бы краешком глаза пробежать не соизволил. В противном случае он должен был бы знать, что, согласно тексту саги, Эймунд прибыл на Русь уже после начала междоусобицы (строго говоря, по внутренней хронологии норвежских саг, да и не только, он вообще не мог появиться на Руси раньше 1019 г., так что и участие его в событиях 1015-1019 гг. крайне сомнительно), еще в Норвегии узнав о конфликте братьев. Не говоря уж о том, что в саге нет ни слова о каких-либо столкновениях норвежцев с подданными конунга Ярицлефа. И даже самые завзятые поклонники теории о причастности Ярослава к смерти Бориса полагают, что отряд Эймунда пришел уже на смену предыдущей варяжской дружине, отождествляя его либо с варягами, собранными в том же 1015 г. после примирения князя и новгородцев, либо же с нанятыми в 1018 г. после поражения Ярослава на Буге.
Ничего этого читатель из книжки господина Чхартишвили, увы, не вынесет. Хотя при всей спорности "Пряди об Эймунде" как исторического источника, рассказ о междоусобице 1015-1019 гг., как и о событиях 1020-1026 гг. (всвязи с которыми Эймунд у Акунина вообще не упомянут), без рассмотрения оной уже давно не мыслим ни в одной, претендующей хоть на какую-либо серьезность, работе.
О полнейшем незнании автором "Эймундовой саги" свидетельствует, кстати и тот факт, что чуть позже, говоря о взаимоотношениях Руси и Скандинавии и перечисляя известных норманнов, в разное время живших в Гардах, он называет и Харальда Сурового, и Олафа Святого, и его сына Магнуса, но начисто "забывает" упомянуть о Рагнвальде Ульфссоне, двоюродном брате жены Ярослава - Ингигерд, долгие годы служившем у великого князя в качестве ладожского наместника, бывшего отцом новгородского воеводы Улеба и, предположительно, одного из шведских королей - Стенкиля. Казалось бы, какой красивый штрих в общую картину! Ан нет. Тишина.
Но может быть это всего лишь случайность? Один единственный, не столь уж и значительный-то источник, случайно оставшийся без внимания со стороны автора? Увы, нет. И подтверждение тому следует практически сразу же.
Пример два.
Повествуя о новом витке войны между сыновьями Владимира Святого и о Лиственской битве 1024 г., господин Чхартишвили вспоминает еще одного известного нам предводителя варяжской дружины на службе у Ярослава - некоего Якуна/Акуна, которого он вслед за Татищевым и Карамзиным именует Слепым и живописует свой рассказ такими, почерпнутыми из этих же авторов, подробностями: "Это был знаменитый военачальник, который произвел на русских неизгладимое впечатление какой-то золотой повязкой на глазах. (Вряд ли Хакон был совсем слепым, но проблемы со зрением у него, по-видимому, имелись)". При этом его ни на мгновение не смущает абсурдность написанного. Как слепой человек мог возглавлять и водить в бой войско? А если он не был слеп, но лишь имел проблемы со зрением, то зачем тогда носил повязку на глаза? Что б уж точно совсем ничего не видеть? Или то была волшебная повязка, работавшая как очки? Если же речь идет о повязке не на оба, а только на один глаз, то есть проблемы у него имелись лишь с одним глазом, то почему же его прозвищем было именно Слепой, а не Одноглазый или, например, Косой?
Но бог с ней с логикой. Куда важнее тот факт, что интерпретация спорного текста летописи, давшей основания для различных толков относительно прозвища Якуна, которую Чхартишвили преподносит своим читателям как единственно известную и не подлежащую сомнению, в действительности уже давно считается устаревшей и отвергнута практически всеми современными исследователями. Общепринято прочтение не "слѣпъ", т.е. "слепой", а "сь лѣпъ", т.е. "красивый". Под расшитой же золотом "лудой" подразумевают не повязку на глаза, а плащ, богато украшенную мантию. Именно так это место переводится во всех современных изданиях "Повести Временных Лет". В том числе и наиболее известном и массовом - переводе Лихачева. Тот факт, что Акунин в своем "труде" демонстрирует полнейшее незнание о существовании этой общепринятой в современной исторической науке трактовки, свидетельствует о том, что он скорее всего даже и не брал в руки ПВЛ. Довольствуясь пересказами в исполнении Татищева да Карамзина. И начисто игнорируя наработки всей последующей российской исторической науки.
Впрочем, еще более наглядно работу с источниками по-акунински демонстрирует последний пример, посвященный уже истории Новгорода, из заключительной части книги. И здесь, думаю, будет уместно провести просто сравнение двух цитат. И посмотреть, как одни и те же события излагаются у господина Чхартишвили и в первоисточнике, с которым он, якобы, работал.
Акунин:
"Так, в 1257 году произошло народное возмущение, погрузившее город в затяжной политический хаос. Монгольские послы добрались до Новгорода, чтобы собрать с него десятину – обычную дань, взимавшуюся с покоренных областей. Великий князь Александр Невский, бывший в то время и князем новгородским, этому не противился, понимая, что перечить хану опасно. Сознавала это и боярская верхушка. Но простому народу соображения государственной политики были чужды, о разорении остальной Руси в Новгороде знали только понаслышке, и новый, невиданный прежде побор показался «черным людям» боярскими кознями. Татарских послов прогнали, городских начальников поубивали, посадили на их место собственных избранников. Наместник, сын великого князя, бежал.
Невский явился карать бунтовщиков и подавил мятеж с примерной жестокостью: кому-то отрезал носы, кому-то «выколупал» глаза".
А теперь дадим слово новгородскому летописцу, современнику и очевидцу описываемых событий:
В лѣто 6765 [1257]. Приде вѣсть изъ Руси зла, яко хотять Татарове тамгы и десятины /л.136./ на Новѣгородѣ; и смятошася люди чересъ все лѣто. И къ госпожину дни умре Онанья посадникъ, а на зиму убиша Михалка посадника новгородци. Аще бы кто добро другу чинилъ, то добро бы было; а копая подъ другомь яму, сам ся в ню въвалить. Тои же зимы приѣхаша послы татарьскыи съ Олександромь, а Василии побѣже въ Пльсковъ; и почаша просити послы десятины, тамгы, и не яшася новгородьци по то, даша дары цесареви, и отпустиша я с миромь; а князь Олександръ выгна сына своего изъ Пльскова и посла в Низъ, а Александра и дружину его казни: овому носа урѣзаша, а иному очи выимаша, кто Василья на зло повелъ; всякъ бо злыи злѣ да погыбнеть. /л.136об./ Тои же зимы убиша Мишю. Тои же зимы даша посадничьство Михаилу Федоровичю, выведше из Ладогы; а тысячьское Жироху даша.
Предлагаю сравнить последовательность событий в изложении Чхартишвили и в летописном первоисточнике, к которому в конечном итоге и восходят все последующие интерпретации.
Акунин:
1. Монгольские послы прибывают в Новгород с требованием дани;
2. возмущенные новгородцы прогоняют ханских посланников;
3. устраивают избиение неких "городских начальников";
4. избирают новое городское руководство, очевидно, придерживающееся иной политики, нежели прежнее;
5. новгородский наместник, князь Василий, сын Невского, куда-то бежит (не пояснено, ни от кого он бежит, ни куда он бежит);
6. после всего этого бардака в Новгород является лично Александр Ярославич, карающий мятежников (т.е., видимо, новгородцев) отрезанием носов и "выколупыванием" глаз.
Современник:
1. О намерении татар распространить на Новгород ту же систему взимания дани, что и на всю остальную Русь, новгородцы узнают заведомо, задолго до собственно появления ханских послов, что вызывает в городе длительное брожение умов;
2. незадолго до прибытия в город монгольских чиновников при неизвестных обстоятельствах был убит посадник Михалка (Михалка Степанович, сторонник Александра Ярославича); связано ли это убийство со скорым приездом татарских численников или же с предыдущими грехами посадника, не знает наверняка даже летописец;
3. монгольские послы приезжают в Новгород вместе с князем Александром;
4. Василий бежит из Новгорода, опасаясь встречи с отцом, и бежит не куда-то в неизвестность, а конкретно во Псков;
5. новгородцы действительно отказываются от проведения переписи и введения фиксированной дани, но отнюдь не прогоняют послов, а отпускают их с миром и с дарами великому хану;
6. Александр Ярославич действительно обрушивает жестокие репрессии, но не на новгородцев, а на некоего Александра и прочих приближенных своего сына Василия, подтолкнувших его к неповиновению отцу; и летописец признает эту кару абсолютно справедливой и заслуженной;
7. позже происходит новое громкое убийство, предположительно посадника, хотя жертва, некий Миша, прямо так не называется;
8. вслед за чем избираются новый посадник (и опять Михаил xD) и тысяцкий; вот только последние события происходят уже после отбытия монгольских послов и после восстановления полного контроля Александра Невского над Новгородом.
Единственное, что приходит на ум в данном случае - это детская песенка про дураков и закон: "...Если читан, то не понят. Если понят, то не так". Вот так же и у Чхартишвили с летописями. Если он их во время работы над своим опусом и читал, то делал это крайне небрежно и не давал себе труда хоть что-то запомнить. Коли уж, пересказывая их, умудряется в считанных фразах совершить такое количество ошибок, недомолвок, перепутать последовательность и причинно-следственные связи событий, объединить события, разнесенные во времени... Я уж не говорю о каком-то извращенном чувстве юмора по замене авторского "очи выимаша" на более зверское "выколупывание" глаз.
+++
Пример раз.Рассказывая о событиях междоусобицы 1015-1019 гг., автор дважды упоминает конунга Эймунда, как главу варяжской дружины при Ярославе. И даже роняет замечание о том, что де о "русских приключениях" Эймунда сложена целая сага, "изобилующая неправдоподобными деталями". Опуская при этом как само название саги ("Прядь об Эймунде Хрингссоне"), так и тот факт, что одной из таких спорных деталей саги является убийство Эймундом оппонента Ярослава - некоего Бурицлейфа, в котором обычно видят собирательный образ Святополка и Бориса, а в самом рассказе - отражение альтернативной версии гибели князя Бориса. Сага более чем известна и весьма популярна в российской историографии, а тем паче в историко-популярной литературе, и уже более полутора веков как широко используется для построения всевозможных, как научных так и не очень, теорий по обвинению Ярослава в убийстве святых Бориса и Глеба. Трудно понять, чем руководствовался автор, лишь намеком указывая на существование столь общеизвестного источника, но совершенно не раскрывая подробностей, и даже не удосуживаясь познакомить своего читателя с альтернативой летописно-агиографического рассказа об убийстве Бориса.
Впрочем, скорее всего это следствие банальных невежества и лени. Ибо, судя по тому, что появление Эймунда и его спутников в Новгороде автор относит к событиям еще до избиения новгородцами варягов на "Поромонѣ дворѣ", ответной "ночи длинных ножей" в Ракомо и, соответственно, до начала собственно столкновения Ярослава и Святополка, упомянутую сагу господин Чхартишвили, готовя свой "труд", и в глаза не видел. Не открывал, не читал, как с источником не работал. Да даже и какой-либо обзор по ней хотя бы краешком глаза пробежать не соизволил. В противном случае он должен был бы знать, что, согласно тексту саги, Эймунд прибыл на Русь уже после начала междоусобицы (строго говоря, по внутренней хронологии норвежских саг, да и не только, он вообще не мог появиться на Руси раньше 1019 г., так что и участие его в событиях 1015-1019 гг. крайне сомнительно), еще в Норвегии узнав о конфликте братьев. Не говоря уж о том, что в саге нет ни слова о каких-либо столкновениях норвежцев с подданными конунга Ярицлефа. И даже самые завзятые поклонники теории о причастности Ярослава к смерти Бориса полагают, что отряд Эймунда пришел уже на смену предыдущей варяжской дружине, отождествляя его либо с варягами, собранными в том же 1015 г. после примирения князя и новгородцев, либо же с нанятыми в 1018 г. после поражения Ярослава на Буге.
Ничего этого читатель из книжки господина Чхартишвили, увы, не вынесет. Хотя при всей спорности "Пряди об Эймунде" как исторического источника, рассказ о междоусобице 1015-1019 гг., как и о событиях 1020-1026 гг. (всвязи с которыми Эймунд у Акунина вообще не упомянут), без рассмотрения оной уже давно не мыслим ни в одной, претендующей хоть на какую-либо серьезность, работе.
О полнейшем незнании автором "Эймундовой саги" свидетельствует, кстати и тот факт, что чуть позже, говоря о взаимоотношениях Руси и Скандинавии и перечисляя известных норманнов, в разное время живших в Гардах, он называет и Харальда Сурового, и Олафа Святого, и его сына Магнуса, но начисто "забывает" упомянуть о Рагнвальде Ульфссоне, двоюродном брате жены Ярослава - Ингигерд, долгие годы служившем у великого князя в качестве ладожского наместника, бывшего отцом новгородского воеводы Улеба и, предположительно, одного из шведских королей - Стенкиля. Казалось бы, какой красивый штрих в общую картину! Ан нет. Тишина.
Но может быть это всего лишь случайность? Один единственный, не столь уж и значительный-то источник, случайно оставшийся без внимания со стороны автора? Увы, нет. И подтверждение тому следует практически сразу же.
Пример два.
Повествуя о новом витке войны между сыновьями Владимира Святого и о Лиственской битве 1024 г., господин Чхартишвили вспоминает еще одного известного нам предводителя варяжской дружины на службе у Ярослава - некоего Якуна/Акуна, которого он вслед за Татищевым и Карамзиным именует Слепым и живописует свой рассказ такими, почерпнутыми из этих же авторов, подробностями: "Это был знаменитый военачальник, который произвел на русских неизгладимое впечатление какой-то золотой повязкой на глазах. (Вряд ли Хакон был совсем слепым, но проблемы со зрением у него, по-видимому, имелись)". При этом его ни на мгновение не смущает абсурдность написанного. Как слепой человек мог возглавлять и водить в бой войско? А если он не был слеп, но лишь имел проблемы со зрением, то зачем тогда носил повязку на глаза? Что б уж точно совсем ничего не видеть? Или то была волшебная повязка, работавшая как очки? Если же речь идет о повязке не на оба, а только на один глаз, то есть проблемы у него имелись лишь с одним глазом, то почему же его прозвищем было именно Слепой, а не Одноглазый или, например, Косой?
Но бог с ней с логикой. Куда важнее тот факт, что интерпретация спорного текста летописи, давшей основания для различных толков относительно прозвища Якуна, которую Чхартишвили преподносит своим читателям как единственно известную и не подлежащую сомнению, в действительности уже давно считается устаревшей и отвергнута практически всеми современными исследователями. Общепринято прочтение не "слѣпъ", т.е. "слепой", а "сь лѣпъ", т.е. "красивый". Под расшитой же золотом "лудой" подразумевают не повязку на глаза, а плащ, богато украшенную мантию. Именно так это место переводится во всех современных изданиях "Повести Временных Лет". В том числе и наиболее известном и массовом - переводе Лихачева. Тот факт, что Акунин в своем "труде" демонстрирует полнейшее незнание о существовании этой общепринятой в современной исторической науке трактовки, свидетельствует о том, что он скорее всего даже и не брал в руки ПВЛ. Довольствуясь пересказами в исполнении Татищева да Карамзина. И начисто игнорируя наработки всей последующей российской исторической науки.
Впрочем, еще более наглядно работу с источниками по-акунински демонстрирует последний пример, посвященный уже истории Новгорода, из заключительной части книги. И здесь, думаю, будет уместно провести просто сравнение двух цитат. И посмотреть, как одни и те же события излагаются у господина Чхартишвили и в первоисточнике, с которым он, якобы, работал.
Акунин:
"Так, в 1257 году произошло народное возмущение, погрузившее город в затяжной политический хаос. Монгольские послы добрались до Новгорода, чтобы собрать с него десятину – обычную дань, взимавшуюся с покоренных областей. Великий князь Александр Невский, бывший в то время и князем новгородским, этому не противился, понимая, что перечить хану опасно. Сознавала это и боярская верхушка. Но простому народу соображения государственной политики были чужды, о разорении остальной Руси в Новгороде знали только понаслышке, и новый, невиданный прежде побор показался «черным людям» боярскими кознями. Татарских послов прогнали, городских начальников поубивали, посадили на их место собственных избранников. Наместник, сын великого князя, бежал.
Невский явился карать бунтовщиков и подавил мятеж с примерной жестокостью: кому-то отрезал носы, кому-то «выколупал» глаза".
А теперь дадим слово новгородскому летописцу, современнику и очевидцу описываемых событий:
В лѣто 6765 [1257]. Приде вѣсть изъ Руси зла, яко хотять Татарове тамгы и десятины /л.136./ на Новѣгородѣ; и смятошася люди чересъ все лѣто. И къ госпожину дни умре Онанья посадникъ, а на зиму убиша Михалка посадника новгородци. Аще бы кто добро другу чинилъ, то добро бы было; а копая подъ другомь яму, сам ся в ню въвалить. Тои же зимы приѣхаша послы татарьскыи съ Олександромь, а Василии побѣже въ Пльсковъ; и почаша просити послы десятины, тамгы, и не яшася новгородьци по то, даша дары цесареви, и отпустиша я с миромь; а князь Олександръ выгна сына своего изъ Пльскова и посла в Низъ, а Александра и дружину его казни: овому носа урѣзаша, а иному очи выимаша, кто Василья на зло повелъ; всякъ бо злыи злѣ да погыбнеть. /л.136об./ Тои же зимы убиша Мишю. Тои же зимы даша посадничьство Михаилу Федоровичю, выведше из Ладогы; а тысячьское Жироху даша.
Предлагаю сравнить последовательность событий в изложении Чхартишвили и в летописном первоисточнике, к которому в конечном итоге и восходят все последующие интерпретации.
Акунин:
1. Монгольские послы прибывают в Новгород с требованием дани;
2. возмущенные новгородцы прогоняют ханских посланников;
3. устраивают избиение неких "городских начальников";
4. избирают новое городское руководство, очевидно, придерживающееся иной политики, нежели прежнее;
5. новгородский наместник, князь Василий, сын Невского, куда-то бежит (не пояснено, ни от кого он бежит, ни куда он бежит);
6. после всего этого бардака в Новгород является лично Александр Ярославич, карающий мятежников (т.е., видимо, новгородцев) отрезанием носов и "выколупыванием" глаз.
Современник:
1. О намерении татар распространить на Новгород ту же систему взимания дани, что и на всю остальную Русь, новгородцы узнают заведомо, задолго до собственно появления ханских послов, что вызывает в городе длительное брожение умов;
2. незадолго до прибытия в город монгольских чиновников при неизвестных обстоятельствах был убит посадник Михалка (Михалка Степанович, сторонник Александра Ярославича); связано ли это убийство со скорым приездом татарских численников или же с предыдущими грехами посадника, не знает наверняка даже летописец;
3. монгольские послы приезжают в Новгород вместе с князем Александром;
4. Василий бежит из Новгорода, опасаясь встречи с отцом, и бежит не куда-то в неизвестность, а конкретно во Псков;
5. новгородцы действительно отказываются от проведения переписи и введения фиксированной дани, но отнюдь не прогоняют послов, а отпускают их с миром и с дарами великому хану;
6. Александр Ярославич действительно обрушивает жестокие репрессии, но не на новгородцев, а на некоего Александра и прочих приближенных своего сына Василия, подтолкнувших его к неповиновению отцу; и летописец признает эту кару абсолютно справедливой и заслуженной;
7. позже происходит новое громкое убийство, предположительно посадника, хотя жертва, некий Миша, прямо так не называется;
8. вслед за чем избираются новый посадник (и опять Михаил xD) и тысяцкий; вот только последние события происходят уже после отбытия монгольских послов и после восстановления полного контроля Александра Невского над Новгородом.
Единственное, что приходит на ум в данном случае - это детская песенка про дураков и закон: "...Если читан, то не понят. Если понят, то не так". Вот так же и у Чхартишвили с летописями. Если он их во время работы над своим опусом и читал, то делал это крайне небрежно и не давал себе труда хоть что-то запомнить. Коли уж, пересказывая их, умудряется в считанных фразах совершить такое количество ошибок, недомолвок, перепутать последовательность и причинно-следственные связи событий, объединить события, разнесенные во времени... Я уж не говорю о каком-то извращенном чувстве юмора по замене авторского "очи выимаша" на более зверское "выколупывание" глаз.
@темы: заметки на полях, фрики от истории
-
-
23.11.2013 в 13:31-
-
23.11.2013 в 13:41Из свежего могу порекомендовать Сергея Цветкова, серия "Русская история". Четыре тома, издавались дважды, каждый раз немного под другими названиями, так что иногда их ошибочно воспринимают как разные книги. Первые три тома как раз посвящены основанию государства и по эпоху Ярослава Мудрого включительно. Достаточно подробно, детально и с освещением большинства существующих исторических гипотез.
-
-
23.11.2013 в 13:45